Елена Майорова - В огне революции [Мария Спиридонова, Лариса Рейснер]

Еще во время первой попытки переворота, в июльские дни 1917 года кронштадтцы по зову большевиков появились на улицах Петрограда. «При нашем появлении, — вспоминал Раскольников, — многие окна открывались настежь и целые семейства богатых и породистых людей выходили на балконы своих роскошных квартир, И на их лицах было выражение нескрываемого беспокойства и чувства шкурного, животного страха». Горожане страшились не зря: в Кронштадте, как в огромном котле, вызревали самые темные, жестокие силы революции. Матросы сыграли решающую роль в событиях переворота 25/26 октября, а через несколько дней — в разгроме выступления юнкеров. Садизм расправы над пленными потряс Петроград: перед расстрелом юнкеров калечили, глумились над ними, выкалывали глаза, отрезали уши. В таких акциях современники видели проявления психической патологии, царившей в матросской среде. Не случайно статья В. Бонч-Бруевича с описанием диких радений кронштадцев, «сатанинских» песен и плясок смерти среди тел задушенных, названа «Странное в революции».

Заслуги комиссара Раскольникова были признаны большевистскими вождями: с лета 1918 года — он член Реввоенсовета Восточного фронта, член партийно-следственной комиссии, он уполномочен «отстранять от всякой партийной и советской работы, исключать из партии тех ее членов, деятельность которых не соответствует «задачам партии и требованиям момента». На старинной фотографии, изображающей всю большевистскую верхушку, в первом ряду — Федор Раскольников.

На какое-то время он стал любовником одной из первых российских сексуальных революционерок Александры Коллонтай-Домонтович, но отошел в сторону, как только 45-летняя эмансипе обратила свое внимание на бывшего грузчика, исполина-матроса Павла Дыбенко.

Во время краткого романа с Ларисой Гумилев, иронизируя по поводу ее социальной озабоченности, убеждал девушку не заниматься политикой всерьез, рассматривать ее лишь как некое развлечение. Теперь же альтернативой отчаянью брошенной женщины, лекарством ее униженной гордости тем более могла стать только политика, — и она с головой ринулась в эти жестокие, но от этого еще более увлекательные, мужские игры.

Сначала Лариса отправилась на просветительские курсы во дворце Белосельских-Белозерских преподавать пролетариату изящную литературу, работала секретарем А.В. Луначарского в Комиссии по учету и охране сокровищ Эрмитажа и других музеев.

Добрейший Анатолий Васильевич Луначарский был сентиментален и слаб на слезу. Познакомившись с Лениным, он прямо влюбился в вождя большевиков и безоговорочно признал его первенство. Ленин, обладавший не в пример Луначарскому сильной волей и решительностью, сразу оценил преданность нового друга и его способность легко и непринужденно часами говорить на любую тему, подавляя собеседников эрудицией и буквально топя их в потоке красноречия. С годами их дружба упрочилась. После победы большевиков Луначарский был назначен наркомом просвещения.

Анатолий Васильевич питал слабость к хорошеньким женским мордашкам. Ленин дал ему прозвище «миноносец «Легкомысленный». Молодая супруга, актриса Наталья Розенель, знала за мужем такой грешок и строго следила за его поведением. То, что красавица Лариса прижилась в наркомате, говорит о ее тактичности и умении себя вести.

Добросердечного и незлобливого Луначарского ужасала жестокость революции. Он просил об отставке. «Борьба ожесточается до звериной злобы… Вынести этого я не могу», — писал он Ленину, за что получил выволочку. В итоге наркома убедили остаться на посту: никто, кроме него, не знал, как руководить просвещением. Корней Чуковский рассказывал: «Он лоснится от самодовольства. Услужить кому-нибудь, сделать одолжение — для него ничего приятнее! Он мерещится себе как некое всесильное благостное существо, источающее на всех благодать. Страшно любит свою подпись, так и тянется к бумаге, как бы подписать…».

Апартаменты Луначарских в Денежном переулке превратились в салон, гостеприимно открытый для богемы. Гости пели дифирамбы хозяину — кто-то даже назвал его «Периклом советских Афин» — не забывая воспевать и красоту хозяйки-«Аспазии». Розенель имела неограниченное влияние на супруга. Однажды она заставила его прождать в купе поезда целый час, и рейс задержали.

Историю с задержкой «Красной стрелы» по вине жены Луначарского ядовито прокомментировал анонимный «доброжелатель»:

Луначарский сделал много полезного. Невзирая на идейные разногласия, выбивал пайки для писателей и профессоров. Открывал издательства и институты; спас Ивана Бунина, которого собирались арестовать одесские чекисты.

Под сенью наркома Лариса чувствовала себя довольно свободно и в безопасности.

Она писала острые статьи, откликаясь на злободневные события. Одно из них — о судьбе моряков линкора «Слава», который был поврежден обстрелом и выброшен на мель. Неизвестно, читал ли эту статью Раскольников, который в автобиографии писал: «Я затрудняюсь точно классифицировать характер моей работы. Туда, где острее всего ощущалась какая-либо неувязка, где образовывалась зияющая прореха, туда сейчас же с молниеносной быстротой бросались большевики…». Но с этого времени их судьбы стали неуклонно сближаться.

В январе-феврале 1918 года Лариса оказалась на распутье. Условия жизни катастрофически ухудшались, богатая Россия голодала. Осьмушку фунта хлеба (50 граммов) давали не каждый день. Семья Рейснеров с трудом перебивалась, разделяя судьбы многих других. Лариса оставалась выше бытовых неудобств, оставляя заниматься добычей хлеба насущного более приземленным натурам. «Петербургская наследница» чувствовала, что для нее так или иначе все должно устроиться. В морозную голодную зиму восемнадцатого года она одушевленно писала в «Новой жизни»: «В Петрограде готовится собрание большой важности: конференция всех культурно-просветительских обществ, секций клубов и народных театров… Именно сейчас, во время революции, нужно воспитание чувств, школа страстей, достойных этого времени. Поймут не только Горького и Толстого, поймут и комедии Мольера, и «Бурю и натиск» юного Шиллера… и «Сон в летнюю ночь», «Ромео и Юлию» Шекспира». В поучительных статьях новоявленная революционерка учила видеть «пролетарскую красоту» классического искусства.

Здесь явно сказывалось влияние ее патрона Луначарского. Тот вдохновенно пророчествовал про будущие широкие проспекты, мраморные дворцы, народные театры и всеобщее изобилие. Но благородно не присваивал идею себе. Ведь план монументальной пропаганды возник у В. Ленина в связи с воспоминанием о «Городе Солнца» Томазо Кампанеллы, где на стенах были нарисованы фрески, возбуждающие гражданское чувство и участвующие в образовании и воспитании новых поколений.