Олег Будницкий - «Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг.

Прошу Вас ничего из сказанного в этом моем письме в Париж не сообщать.

Машинопись. Подлинник.

Bodleian. MS. Russian d. 7. Elkin. Л. 31–31 об.

М.А. Алданов — В.А. Маклакову, 20 июля 1945

Written in Russian

109 West 84 Str., New York 24

En russe

20 июля 1945 Дорогой Василий Алексеевич.

Большое Вам спасибо за Ваше письмо от 25 мая. Оно чрезвычайно интересно, я прочел его Коновалову, Керенскому, Карповичу, — это ближайшие единомышленники (хотя я все-таки во многом не согласен с Александром Федоровичем). Вероятно, Вы тем временем получили мое письмо к Титову, копию которого я послал Вам через Элькина. Наши письма таким образом скрестились. Мне кажется, что, поскольку дело идет лично о Вас, то Ваша позиция не так уж далеко отстоит от нашей, — точнее, от того, что у нас здесь можно вынести за общие скобки. Говорю это, прочитав Ваши письма и Вашу статью в «Русских Новостях». Не могу, к сожалению, сказать того же о Вашей «группе», — хотя последние письма Тер-Погосяна отнюдь не похожи на первые и на то, что было сказано в докладе Альперина.

Карпович, главный политический редактор «Нового Журнала», просил меня передать Вам, что редакция будет чрезвычайно рада Вашему участию в «Н[овом] Журнале». В моем письме к Титову была просьба к Вам ответить на анкету, начатую журналом {303}. Ответите ли Вы? Если Вы предпочитаете ответить целой статьей, сделайте одолжение. Вероятно, редакция сделает оговорку об ее расхождениях с Вами, но Вы можете быть уверены, что оговорка эта и по существу, и по тону будет отличаться от той, которой от Вас отмежевалась редакция «Русских Новостей». 10-ая книга Вам послана, как раньше были посланы книги 4, 5, 6, 7, 8, 9. Первые три книги журнала распроданы. В 11-ой книге отвечает на анкету и Коновалов. Теперь Ваши воспоминания о Второй Думе. Карпович (и Цетлин) пишут, что они будут весьма рады и им, но не могут гарантировать помещение всей Вашей книги целиком: для этого прежде всего не хватит никак места. Кроме того «Новый Журнал», несмотря на «моральный успех» и на то, что продается до тысячи экземпляров каждой книги, предприятие все-таки непрочное, и редакторы никогда не знают, на сколько времени обеспечено существование журнала. Но они очень хотели бы помещать избранные главы, как это часто бывало и в России, в дореволюционные времена. Все уверены, что, вопреки Вашему предположению, и избранные главы вызовут большой интерес у всех читателей. Если бы Вы на это согласились, то, пожалуйста, либо выберите эти главы сами, либо пришлите всю рукопись Мих. Мих. Карповичу, а он произведет выбор. Журнал платит, но, по бедности своей, очень немного. Переводить деньги по курсу 50 франков за доллар не имеет никакого смысла, — быть может, лучше употребить гонорар на продовольственные посылки Вам? Во всяком случае сохраните у себя копию рукописи, ибо не все доходит. Если мы получим Вашу рукопись не позднее конца августа, то она могла бы попасть в 11-ую книгу. Посылать надо Карповичу: Prof. M.M. Karpovich, 61 Brattle Street, Cambridge, Mass., U.S.A.

Мы чрезвычайно Вам благодарны за готовность помочь в деле визы. Конечно, не имело смысла Вам ездить в Министерство до прихода в Париж нашего досье. Оно ушло в Париж из французского консульства в Нью-Йорке недели две-три тому назад за № 1688. Даты отправки консульство мне не сообщило, отправили, конечно, обыкновенной почтой (а может быть, впрочем, и вализой). Дело идет о визе для меня и жены. Извините, что утруждаю Вас. Но думаю, что, кроме нас, Вас никто этим делом беспокоить не будет: едва ли кто-либо из бывших парижан уедет во Францию, — по крайней мере в этом году. Мне было бы достаточно и разрешения въезда на шесть месяцев, — в крайнем случае даже на три.

Александр Федорович, вероятно, в августе уедет в Австралию, куда должен свезти больную жену (к ее родителям). Дальнейшие его планы совершенно неопределенны: они зависят от состояния ее здоровья.

На всякий случай сообщаю, что если бы ВЫ [так!] хотели поместить в «Новом Журнале» воспоминания Ваши с оговоркой о том, что Вы с журналом во многом (или в том-то и том-то) расходитесь, то редакция [зачеркнуто «думаю»] на это согласится. Сама она Ваши воспоминания поместила бы без всякой оговорки.

Еще раз от души Вас благодарю за готовность помочь в визе и шлю самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-12.

В.А. Маклаков — А.Ф. Керенскому, 23 августа 1945

ПАРИЖ, 23 Августа 1945 г.

Милый Александр Федорович.

Я только что вернулся в Париж и могу Вам написать хоть несколько строк на машинке; тороплюсь, чтобы это письмо Вас застало, а сейчас, после долгого отсутствия, завален спешной работой. Ваше письмо уже показал Теру, исполнил поручение к Софии Григорьевне; от себя прибавлю несколько слов. Я не помню, кому я писал о Вашей эмоции непримиримости; пересмотрел письма в Америку и этого выражения там не нашел. Удивляюсь, если его употребил. Было время, когда я Вас считал нетерпимым, что приблизительно одно и то же; но это время давно утекло. С самой Революции Вы оказались гораздо терпимее, чем я Вас считал, и тогда мое отношение к Вам изменилось в лучшую сторону. Позже — еще больше. Думаю, что Вы нетерпимее меня, но это ничего не означает; и если эти слова были мною написаны, то это отзвук прежнего, давно пережитого. И потому мне легко с Вами говорить до конца.

Я думаю, что Вы очень правильно, лучше, чем я сам это бы сделал, формулировали нашу позицию, во всяком случае мою. Да, после победы, эмиграция не потеряла смысла и резон д'этр {304}; ибо, несмотря на все успехи, в режиме России есть органический дефект, который рискует свести ее победу на нет. Это — неуважение к личности и к праву, как верховному арбитру. Верно то, что если советская власть смогла войну эту выиграть, то этим она сама стала на тот путь соглашения, где эмиграция, не отрекаясь от себя и своей миссии, может провидеть примирение. Только на этой дороге мы можем мириться; а вне ее — России спасения нет.

Повторяю, я именно так думаю и рад, что Вы меня понимаете и за меня договариваете. Конечно, в статье я мог говорить яснее, чем у Посла; мы ведь пришли «мириться», а не требовать «капитуляции». И в статье я мог бы говорить яснее, если бы меня неделями не мучили просьбой смягчить, замазать и под[обное]. Вы досказали мою мысль до конца — что показывает, что понять меня было все-таки можно. Но к этому я хотел бы указать то, в чем я за Вами не следую.

Но это требовало бы такого длинного изложения, которое нельзя послать по авиону.

Вы думаете, что все дело сейчас заключается в возвращении к демократии, к ее началам, что все, что есть ценного в позднейшей эволюции большевизма, есть в уничтожении классов, [слово нрзб.] системе выборов, в самоуправлении, т. е. в принципах демократии, как они понимались раньше, и в Ваше время, в 1917 г. Права человека и демократическое самоуправление, как защита его.