Олег Будницкий - «Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг.

Я не буду спорить об этом, т. к. это не актуальный вопрос. Вы верно отмечаете, что я во многом сам изменился, и причиной то, что социализм изменился, а против него мой инстинкт восставал. Я социализм принимаю как развитие и расширение прав «человека», каждого человека. Всякий должен иметь право на достойное существование и на охранение государством этого права. Это не менее важно и обязательно, чем право совести, собраний и слова. Государство должно это всем обеспечить. Но я совсем не убежден, что это достигается четырехвосткой. Мне глубоко противно, когда строй жизни определяется «волей» — будь то самодержавия, будь то большевистского правительства. Слово «воля народа» мне также непонятно, как «высочайшая воля». Я не вижу преимущества «большинства» перед «меньшинством». И когда я вижу, как каждое большинство считает себя представителем всех, не согласных с собой — [два слова нрзб.] свою партийную волю выдают за суверенную волю коллектива, то это представляется мне основной ложью нашего времени. Вы должны понимать, что кроме большинства есть меньшинство с ним не согласных, существующее вполне законно и которым нельзя пренебрегать. Долг большинства вести себя так, чтобы оно защищало меньшинство; так поступают в Англии, и в этом ее величие. И именно потому я считаю необходимым существование двух палат; считаю ложным желание второй палаты подчинить первую или делать из нее «сколок» первой; вторая палата должна быть голосом меньшинства. И для изменения закона нужно соглашение большинства и меньшинства, т. е. не борьба за большинство в избирательном округе, а соглашение двух палат. Но кто требует соглашения, тот должен указать, что делать, если соглашение не состоится. И я говорю: при наличии двух палат то решение получит силу закона, к которому присоединится «власть управления», т. е. глава государства, кто бы он ни был. Ибо он по существу своему представляет интересы всего государства.

Все это теория и с ней можно не согласиться. Но только при наличии трех независимых сил можно говорить о равновесии всего государства. Но я не могу развивать Вам дальше эти мысли, тем более что это не практическая политика, а просто результат пристального наблюдения за провалом демократии буржуазной и денежной. И я думаю, что советской строй при дальнейшей эволюции к этому может придти. Ибо он, как, впрочем, и тоталитарные режимы, понял, что «правительство» не только исполнительная власть, зависимая от «представителей» и «представительств», не представляющих народной воли. Вся ложь произошла из того, что часть вообразила себя целым, как когда-то монарх, а потом «представительство».

Не знаю, дошли ли Вы до того, чтобы не считать это только моей реакционностью.

Машинопись. Копия.

HIA. 8-17.

В.А. Маклаков — М.А. Алданову, 27 августа 1945

ПАРИЖ, 27 августа [19]45

Дорогой Марк Александрович,

Я только что вернулся в Париж после длинного отпуска, увы, не вполне вернувшего мне прежние силы. Спешно стараюсь наверстать запущенные дела. Моего друга из Министерства Иностранных Дел к сожалению нет, он в отпуску; но туда обратился по моей просьбе сам делегат Верховного Комиссара, бывший посол. Ему эти поручения внове и он берется за них с большой энергией. Думаю, что все пройдет быстро. И, может быть, Вы как-нибудь используете пребывание нашего шефа в Америке; но обойдется и без этого.

По получении Вашего письма от 20 июля в Экс-ле-Бэн {305}, я ответил Вам несколько слов от руки и потому неясно помню, что ответил, и еще меньше знаю, что разобрали. Помнится, писал не только о визе, что было понятно и нужно, но и по вопросу о моем сотрудничестве в Новом Журнале, в ответ не только на письмо 20 Июля, но и 18 Апреля. Это было совсем не спешно, и когда Вы предвидели возможность, что я помещу у Вас статью с оговоркой, что я во многом с журналом не согласен, то это было так неожиданно, что даже комично. Какой смысл имела бы такая оговорка, и кто же ее из сотрудников когда-либо делает? Из Вашего журнала я видел всего 4 книжки, что недостаточно, чтобы судить о направлении журнала, а имена авторов, конечно, ни в какой мере не могут меня «конфузить» и смущать. Рад сотрудничать у Вас без всяких оговорок, как это делал в «Современных записках».

Что меня гораздо более останавливает, это опасение, что моя вторая книга, о 2-й Думе, не будет напечатана, не найдет издателя, а без этого печатать из нее отрывки комично. А главное, мне не хочется писать о 2-ой Думе, пока книга о I-ой никому не известна. Мне Каплан {306}сказал на днях что только что послал 10 экземпляров в Америку; а вообще она напечатана в 200. Но так как она все-таки напечатана, то, конечно, отдельных глав из нее Вы перепечатывать не станете. Я бы охотно прислал лично Вам экземпляр, но пример Ваших посылок показывает, как ненадежно посылать что-либо в Америку. И пока я не потерял надежду Вас увидеть здесь, я оставляю этот вопрос открытым. Мне было бы очень приятно, если бы Вы здесь могли прочесть обе книги. Они между собой тесно связаны; препрославленную первую Думу я осуждаю, а оплеванную 2-ю защищаю. А кроме того, там есть заключительная глава с книгой вовсе не связанная, которая является моим не завещанием, а политической исповедью. Мне хотелось бы, что Вы все прочли. Рубинштейн сказал, что прочел два раза, меня не проклял, но и не убедился. И я был рад узнать Ваше мнение, даже если это печати никогда не увидит.

Я получил письмо от Е.Д. Кусковой {309}, в котором имеется такая не совсем ясная фраза: «по-моему, Ступницкий зарывается и это напрасно. Следовало бы держаться на той линии, на которой был первый номер. Вашей статьей и мы, и другие очень недовольны». По правде, не понимаю, что им нравится в 1 номере и что они осуждают в моей статье.

Итак, м. б., до свидания.

В. Маклаков

Машинопись. Подлинник.

BAR. 6. F. Maklakov, Vasilii Alekseevich. Paris, 8 Dec. 1944 — 27 Aug.

1945. To Mark Aleksandrovich Aldanov.

М.А. Алданов — В.А. Маклакову, 7 сентября 1945

7 сентября 1945

Дорогой Василий Алексеевич.

Я (и жена моя) чрезвычайно Вам благодарны за хлопоты о нашей визе. Я не совсем понял, кто любезно взялся помочь Вам в этом деле (Вы пишете: бывший посол)? В таком случае прошу Вас и ему передать мою самую искреннюю благодарность. Я побывал опять в здешнем французском консульстве и получил от более толковой служащей более подробные сведения о моем досье. Действительно, оно ушло в Париж с вализой 1 августа за № 1688 и 1689 (это мне сказали давно, и я Вам сообщил), но общее «бордеро», под каким значилось мое досье, имело № 104. Из Парижа консульство пока ничего не получило. Как Вы знаете, я указал мотивы: желание повидать родных (матери моей жены, Зайцевой, 75 лет, и она больна) и желание побеседовать с моим издателем Plon. Последнее, разумеется, добавлено как «коммерческий резон»: Плон действительно издал мои романы, но важных дел у меня к нему нет.