Том 5. Литература XVIII в.

Сумароков был отцом стихотворной трагедии русского классицизма, которую он превратил в своеобразный «урок монархам», школу патриотической, политической и гражданской добродетели.

Пафос французской трагедии эпохи классицизма составлял пафос героического стоицизма, трагического смятения, победы или поражения сильной личности, стремящейся утвердить свою нравственную свободу вопреки своей собственной раздвоенности, неподвластной ей стихии собственного «я». Сумароков ставит в центр своих трагедий иной, более близкий русской жизни своего времени и животрепещущий для русского зрителя XVIII в. конфликт — между долгом монарха (или подданного), нравственной, патриотической, гражданской ответственностью и пагубной страстью или «злонравием», отвращающими его от истинного долга и влекущими на путь злодеяний и гибели. При этом, несмотря на строгое следование правилам французской трагедии, у него сохраняются в преобразованном виде многие элементы школьной драмы: ее открытый дидактизм, назидательность, резкое деление персонажей на положительных и отрицательных, из которых последние сами зачастую прямо характеризуют себя в своих монологах как злодеев и тиранов, каются в своих пагубных страстях и заблуждениях.

Драматургическая деятельность Сумарокова делится на три периода. Сценический успех первых его трех трагедий: «Хорев», «Гамлет» (переделка французской переработки трагедии Шекспира) и «Синав и Трувор», поставленных на школьной сцене Сухопутного шляхетного корпуса и при дворе, — предопределил учреждение в Петербурге профессионального публичного Российского театра. Сумароков с 1756 по 1761 г. был его первым директором.

Вторую группу пьес составляют трагедии начала 50‑х годов: «Артистона» и «Семира» — и позднейшие: «Димиза» (во второй редакции «Ярополк и Димиза») и «Мстислав». К последнему периоду деятельности Сумарокова относятся его наиболее известные трагедии — «Вышеслав» (1768) и «Димитрий Самозванец» (1771), направленные против тирании Екатерины II.

В центре трагедий Сумарокова — конфликт между государственным долгом монарха и подданного и их личным, эгоистическим чувством. Моральным критерием разумного поведения человека служит честь. Сюжеты трагедий несложны, сценическое действие почти отсутствует, число персонажей ограничено (от четырех до восьми), строго соблюдается правило трех единств (лишь в самой ранней трагедии, «Хорев», и в «Гамлете» допущено нарушение единства действия). Все трагедии делятся на пять актов. Сюжеты сумароковских трагедий, за исключением двух («Гамлета» и «Артистоны»), почерпнуты из истории Древней Руси. И хотя историзм этих пьес был еще достаточно условным, обращение к отечественному прошлому, поиски в нем примеров гражданских подвигов — самобытная, характерная особенность русской драматургии второй половины XVIII — первой четверти XIX в., отличавшая ее от драматургии западноевропейского классицизма, где прямое обращение к национально — историческим сюжетам встречалось редко и чаще заменялось системой исторических аллюзий.

Сумароков был зачинателем и русской комедии. Ранние из них («Тресотиниус», «Третейный суд», «Ссора у мужа с женою» и др.) — комедии в одном действии. Это объясняется, возможно, тем, что ставились они на тогдашней русской сцене по обыкновению вслед за трагедией в качестве «малой пиесы». Комедии эти с их бесхитростным сюжетом, почти полным отсутствием действия, фарсовым комизмом связаны в значительной степени с традициями итальянской комедии масок, а в какой — то мере и с практикой русского народного театра. Речь подьячего изобилует у Сумарокова канцеляризмами, речь щеголя — макароническими сочетаниями. Охотно прибегает он в комедии и к портретному и памфлетному изображению персонажей.

Сумарокова можно назвать также родоначальником русской басни (хотя басенный жанр встречался и до него). Первые его басни (притчи) относятся к середине 50‑х годов и основаны на многообразных источниках — от басен Федра и Эзопа до русского народного анекдота. Разностопный (вольный) ямб, которым пользовался Сумароков, стал позднее традиционным стихотворным размером русской басни. Наряду с ранними песнями басни Сумарокова были у современников наиболее популярными. В баснях (как и в сатирических очерках в прозе, которые он печатал в основанном им журнале «Трудолюбивая пчела») Сумароков обличал взяточничество судейских чиновников, жестокое обращение помещиков с крепостными.

На масленице в 1763 г. в Москве было организовано, в связи с недавней коронацией императрицы Екатерины II, маскарадное уличное шествие «Торжествующая Минерва». В программу празднества, разработанную актером Ф. Г. Волковым и писателями М. М. Херасковым и А. П. Сумароковым, входило сатирическое осмеяние пороков, распространенных в отечественной действительности. По этому случаю Сумароковым был написан «Хор ко превратному свету». В «Хоре» изображается некая «заморская» страна, где все противоположно тому, что поэт видит на родине: «за морем подьячие честны», откупы здесь «не в моде», помещики «людьми не торгуют», не проигрывают в карты своих деревень, дворянские дети — юноши и девушки — получают образование, «язык отцовский не в презреньи», все считают своим долгом служить отечеству, а «работящий крестьянин» предпочтен «господину тунеядцу». Откровенность этих намеков была очевидна, а потому «Хор ко превратному свету» в полном виде не был допущен к исполнению, да и в печати появился с купюрами.

В отличие от Ломоносова идеалом для Сумарокова были не поэтическая возвышенность, не смелая образность, не мощный динамизм языка, а чистота стиля, «приятность» и гармония. Свое художественное кредо он высказал в стихотворной формуле: «Чувствуй точно, мысли ясно, // Пой ты просто и согласно». Эта формула стала заветом Сумарокова многочисленным его друзьям и последователям, развивавшим вслед за ним традиции русского классицизма в поэзии, трагедии и комедии (М. М. Херасков, А. А. Ржевский, В. И. Майков, Я. Б. Княжнин и др.).

С 60‑х годов открывается новый период в истории русской литературы и общественной мысли XVIII в. К тому времени резко углубились политические и социальные противоречия в жизни страны. Усиление эксплуатации заводских, государственных и помещичьих крестьян вызвало бурный подъем крестьянского движения. В 1773–1775 гг. крестьянская война под предводительством Пугачева грозила привести дворянско — самодержавную империю «на самый край конечного разрушения и гибели» (слова Д. И. Фонвизина). Жестокая расправа с восставшим народом на время приглушила крестьянское движение, но уже вскоре волнения в деревнях вспыхивают снова, а в 1796–1797 гг. вызывают опасение повторения пугачевщины.