Том 5. Литература XVIII в.

Бразилия в XVIII в. развивалась более быстрыми темпами, нежели испанские колонии. Открытие залежей драгоценных металлов и алмазов усилило приток иммигрантов в эту страну. Интенсивной становилась общественная жизнь. Многие колонисты посылали сыновей учиться в знаменитый португальский университет Коимбру, и те возвращались на родину, приобщившись к культурной атмосфере Европы. В свою очередь, молодые португальцы стремились получить назначение в колонию, о богатстве которой ходили легенды. В Бразилии не было инквизиции, и туда перебирались семьи, преследуемые инквизицией, свирепствовавшей в метрополии.

Освоение новых земель, защита их от нападений французов и голландцев способствовали сплочению населения колонии. Разумеется, общность интересов не могла сгладить и отменить социальные (прежде всего между рабовладельцами и рабами) и расовые (между белым, негритянским и индейским населением) противоречия. Но власть португальской администрации, налоги, уплачиваемые короне, вовсе не заботящейся о благосостоянии своих заморских подданных, воспринимались как тяжелое бремя людьми самых разных сословий. На протяжении всего XVIII в. в разных уголках Бразилии вспыхивают пока еще не объединенные и быстро подавленные очаги возмущения. Самым серьезным выражением стремления к освобождению от португальской тирании был заговор в провинции Минас — Жераис, известный под названием «Инконфиденсия минейра», в котором участвовали крупнейшие бразильские писатели XVIII в. Томас Антонио Гонзага и Клаудио Мануэл да Коста.

Нарастание освободительного движения в стране сопровождается формированием нового человеческого характера, нового типа — бразильца. В языке жителей колонии все больше накапливается слов из индейских и негритянских диалектов, и фонетически, и лексически бразильский диалект португальского языка все больше отдаляется от языка, на котором говорят в метрополии. Взаимопроникают и сплавляются обряды, обычаи, фольклор, принесенные белыми поселенцами из Европы, неграми — из Африки, индейцами — из родной сельвы. Появляются уже новые, чисто бразильские, праздники, обряды, песни, сказки, народные массовые театральные представления, соединяющие в себе пережитки европейского средневекового площадного театра и ритуальных игр негритянских и индейских племен. Под воздействием могучей и такой непохожей на европейскую природу Бразилии формируется новый эмоциональный склад. Жители Бразилии все острее чувствуют себя не португальцами, а людьми нового мира. Характерный факт: когда в 1724 г. в Бразилии была создана первая Академия (в городе Салвадоре — да — Баия), она была названа «Бразильской Академией забытых». Этим ее члены подчеркнули и свою особость, и неравноправное положение в сравнении с интеллигенцией метрополии. Своей задачей Академия сочла создание первой полной истории Бразилии. Иными словами, начинался медленный и трудный процесс самосознания складывающейся нации. Этот процесс и отражен в творчестве бразильских писателей, выдвинувшихся в конце XVIII в. В поэзии этого периода, если брать эту поэзию как целое, уже проступают черты особого, бразильского мироощущения.

Бразильских писателей второй половины XVIII в. (памятников литературы первой половины XVIII в. не сохранилось) обычно объединяют термином «Аркадия». Литературные общества «Аркадии», созданные по образцу римской Аркадии, существовали в Португалии и, возможно, в Бразилии. (Мнения исследователей относительно оформленности и сроков существования бразильской, так называемой «Заокеанской Аркадии», расходятся: некоторые историки полагают, что бразильская Аркадия «была не более чем узким дружеским кружком литераторов».) Независимо от формальной принадлежности к обществам Аркадии, все бразильские писатели воспринимали классицизм сквозь призму эстетики Аркадии. Собственно, эстетические нормы Аркадии и были в их представлении новой, классицистической эстетикой, борющейся с «темным стилем» барокко.

Важной и специфической чертой бразильской литературы этой эпохи была нерасчлененность эстетических тенденций. Нельзя выделить в бразильской литературе те направления, которые сталкиваются, борются, сменяют друг друга в европейских литературах: классицизм, сентиментализм, просветительский реализм, литература рококо, предромантизм, — хотя в бразильской поэзии есть следы влияний всех этих эстетических систем, иногда в зародышевой, иногда в более развернутой форме. Но речь может идти не об оформившихся литературных направлениях, а только о тенденциях, сталкивающихся, борющихся (чаще сосуществующих) или сменяющих друг друга в творчестве одного поэта. Это явление, причина которого коренится в недостаточной развитости художественного сознания, мы проследим далее на примере поэтического творчества Томаса Антонио Гонзаги.

Условия, в которых творили бразильские поэты второй половины XVIII в., весьма различны. Некоторые из них, например Жозе Базилио да Гама и Жозе де Санта — Рита Дуран, всю свою творческую жизнь прожили в Европе. Но впечатления, полученные в годы детства и юности, проведенные в Бразилии, оказались решающими для формирования их личности. Эпические поэмы «Уругвай» да Гамы и «Карамуру» Дурана не только воспевают события истории Бразилии, но и выражают то отношение к истории завоевания страны, которое характеризует бразильца как человека, уже ощущающего себя частью этой новой страны.

Все бразильские писатели этого времени находились под сильнейшим влиянием европейского Просвещения. Центральной идеей, заимствованной ими из просветительской идеологии, была идея «естественного человека». В свое время рассказы путешественников, колонистов, хронистов об индейцах Нового Света (и в особенности о бразильских индейцах, не создавших государств, подобных государствам инков, ацтеков или майя, а живших родовым строем) способствовали формированию представлений о свободном и счастливом «естественном состоянии» человека. Теперь эта идея возвращается к людям Нового Света и осмысляется ими в духе их стремлений к независимости, в духе рождающегося национального самосознания. «Естественное состояние» человека предстает в бразильской поэзии в двух образных претворениях: в идеализации индейца и в идеале пастушеской жизни на лоне природы, навеянном эстетикой Аркадии. Но в обоих случаях этот идеальный образ жизни противопоставлен городскому, где господствуют нравы и обычаи, вывезенные из метрополии; человек, живущий в согласии с законами природы, будь то реальный индеец или условный пастух, противопоставлен суетному, честолюбивому, порочному человеку Старого Света.

Идеальный «естественный человек» воплощен в образе бразильского индейца в эпической поэзии Жозе Базилио да Гамы (1741–1795) и Жозе де Санта — Рита Дурана (1722–1784). Да Гама был членом римской Аркадии и под воздействием ее эстетики начал поэму о попытке иезуитов основать государство в Южной Америке. В это время из Португалии были изгнаны иезуиты, преследовали и да Гаму. Чтобы оправдаться, он перестроил сюжет своей поэмы, превратив иезуитов в коварных заговорщиков, обманувших индейцев. Теперь «Уругвай», вышедший в 1769 г., рассказывал об испано — португальской военной экспедиции против иезуитов. Внутренний смысл поэмы, однако, не изменился. И в первой, и во второй редакции истинными героями оказались не иезуиты и не португальский военачальник Андрада, а индейцы, счастливо и мирно жившие до прихода завоевателей, а теперь предпочитающие смерть рабству. Речь индейского вождя, обращенная к португальцам, — идейный центр поэмы, и это подчеркнуто звучной выразительностью стиха. Со спокойным и гордым достоинством индеец говорит о праве исконных жителей Америки на родную землю, которую отнимают поработители. Хотя в поэму да Гамы внесены некоторые реальные черточки индейского быта (например, сцена колдовства), образы индейцев идеализированы в соответствии с просветительскими взглядами писателя.