Ричард Пайпс - Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2

Не обращая внимания на враждебную реакцию консервативного крыла эмиграции, Милюков приступил к созданию коалиции «демократических» сил. В январе 1921 года он организовал в Париже совещание депутатов распущенного Учредительного Собрания. Разумеется, тон на этой встрече задавали его новые союзники — социалисты-революционеры. Он также заручился поддержкой парижского комитета кадетской партии, состоявшего в основном из кадетов, всегда сторонившихся «белых». Далее, он привлек на свою сторону кое-кого из левых политиков — в частности, Керенского, Мельгунова (на короткое время) и (после ее эмиграции) Кускову. К тому моменту Милюков уже возглавлял парижскую ежедневную газету Последние новости, которую по его просьбе поддерживал Эдуард Бенеш, чешский министр иностранных дел, и которая довольно быстро стала ведущей газетой русской эмиграции. Кроме того, Милюков тесно сотрудничал с Современными записками, престижным политико-литературным ежемесячником, в конце 1920 года основанным группой эсеров, причем также при финансовой поддержке со стороны чехов [14].

Все перечисленные достижения, однако, в конце концов были сведены на нет неспособностью Милюкова убедить в своей правоте большинство кадетов-эмигрантов. Вопреки милюковским увещеваниям, теснейшая связь этой партии с «белым движением» не позволяла ей отторгнуть разгромленных белогвардейцев как бесполезный балласт. Политика кадетов слишком часто совпадала с политикой «белых»; в открытых и подпольных сражениях с коммунистами именно Национальный центр, ответвление кадетской партии, проявил себя наиболее эффективной политической организацией. Конечно, лишь немногие кадеты всерьез надеялись на то, что остатки «белой» армии, 70 тысяч человек, многие из которых были безработными и инвалидами, разбросанные по лагерям в Турции и Греции и лишенные поддержки союзников, вновь способны бросить вызов «красным». Но вместе с тем конституционные демократы не готовы были принять бестактное предложение Милюкова об объявлении всей гражданской войны ошибкой. Кадеты не могли отвернуться от бездомных ветеранов, которые многие годы и в сложнейших условиях сражались за родину, сначала с немцами и австрийцами, а потом с большевиками, причем в то самое время, когда Милюков и его друзья-эсеры спорили друг с другом или писали мемуары. Для многих из них армия, даже побежденная, оставалась последней нитью, связывающей их с исторической Россией, символом русского национального духа. Наконец, конституционные демократы в большинстве своем не разделяли высоких оценок, которые Милюков выставлял эсерам: по мнению кадетов, в 1917–1918 годах эта партия безнадежно дискредитировала себя глупостью и оппортунизмом. Они полагали, что три года большевистского правления отбили у русского народа всякую тягу к социализму, а Учредительное Собрание, игравшее столь заметную роль в расчетах Милюкова и его последователей, казалось им мертворожденным [15]. Да, действительно, правые кадеты, подавленные крахом «белых», пока не могли выдвинуть собственную стратегию, но они знали, что «новая тактика», предлагаемая Милюковым, была столь же аморальной, сколь и нереалистичной.

Милюковская программа была вынесена на обсуждение недельного заседания кадетского ЦК, открывшегося в Париже 26 мая 1921 года, накануне общего съезда русской эмиграции [16]. Милюков, который председательствовал на заседании, изложил собравшимся свою позицию, закончив предложением порвать с генералами и политическими группировками «правее кадетов» и вступить в альянс с эсерами. Разгоревшаяся дискуссия напоминала обсуждение кадетским руководством в годы первого и второго созывов Государственной Думы вопроса о том, с какими партиями — левыми или правыми — следует заключать предвыборные союзы. Тогда победили сторонники левой ориентации; но на сей раз все складывалось иначе. В ходе голосования окрепшие правые, возглавляемые Владимиром Набоковым, решительно отвергли инициативы Милюкова [17]. В результате Набоков встал во главе всей партии и занял пост председателя Русского национального союза (созданной кадетами межпартийной организации), в то время как Милюков с горсткой последователей присоединились к эсерам и прочим социалистам, учредившим Демократический альянс. В последующие годы Милюков сохранил за собой репутацию абсолютно непредсказуемого человека, сначала поддержав Сталина в его борьбе с Троцким, а потом оправдывая сталинский пакт с Гитлером [18].

Организационно порвав с кадетской партией в 1915 году, Струве не участвовал в этих дебатах. Тем не менее он поддерживал тесные отношения с кадетским большинством и неформально сохранял за собой привычную роль идейного лидера консерваторов и правых либералов в борьбе с социалистами и левыми либералами [19].

В январе 1921 года его главной заботой стала подготовка к изданию Русской мысли, возрождение которой было оговорено на январской встрече с Врангелем в Константинополе. Эта работа была завершена довольно быстро; в феврале того же года в Софии вышел первый номер журнала, как две капли воды похожий на своих предшественников. Сначала финансовая поддержка данной затеи исходила из практически пустой казны Врангеля. В следующем году Струве перевел редакцию в Прагу, где проживал в то время. Здесь он получил финансовую помощь от Карела Крамаржа, богатого чеха, интересовавшегося русскими проблемами и не разделявшего присущих Бенешу симпатий к левому крылу эмигрантов [20]. Руководство журналом Струве доверил Кириллу Зайцеву, бывшему студенту Санкт-Петербургского политехнического института. Зайцев не был учеником Струве, но отношения между ними завязались именно в институте и упрочились позже, во время работы последнего в министерстве сельского хозяйства и в деникинской администрации. Заметную роль в редактировании журнала, особенно в берлинский период его издания, играл также Глеб Струве. Русская мысль выходила в свет с разными перерывами до зимы 1923–1924 годов, когда издание было прекращено из-за недостатка средств. Отдельный и последний номер вышел в Париже в 1927 году.

С января 1921 по май 1922 семейство Струве проживало во Франции. Вместе с женой и четырьмя сыновьями (старший, Глеб, продолжал учебу в Англии) Струве поселился в одном из фешенебельных пригородов Парижа. Нам неизвестно, откуда он брал средства на поддержание себя и своей семьи.

Здесь он немедленно включился в политические споры, расколовшие эмиграцию. Начиная со знаменитого цикла статей «Историко-политические заметки о современности» (#548), появившегося в берлинской газете Руль весной и летом 1921 года, Струве на протяжении нескольких лет вел жесткую полемику со всеми — будь то левые или правые, — кто отстаивал «примиренчество» с положением вещей, сложившимся в России. Его собственный курс наилучшим образом можно определить как «революционную контрреволюцию»: он предлагал активную борьбу с коммунистическим режимом и всем наследием революции 1917 года любыми доступными средствами, целью которой должно было стать восстановление основ западнической России, заложенных Петром Великим. Присущее Струве восприятие новейшей российской истории не позволяло ему предаваться бездействию в надежде на то, что советский режим либо эволюционирует к демократии естественным порядком, либо рухнет под давлением масс. Как мы уже отмечали, Струве считал коммунистическую систему «застывшей» и неспособной к спонтанной эволюции, а русский народ — слишком инертным, чтобы восставать. Трудно судить, насколько высоко он оценивал шансы собственной борьбы (тем более что такие оценки год от года менялись), но совершенно очевидно, что успех не был для него первостепенным фактором. Непреклонное сопротивление он считал нравственной обязанностью. Струве презирал позицию, которую называл «фактопоклонством», и был убежден, что готовность погибнуть за идею сама по себе является ее оправданием. Иными словами, стремление к цели, моральная обоснованность которой не вызывала у него ни малейших сомнений, оказывалось для него самодостаточным.