Ричард Пайпс - Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2

Приведенный выше анализ случившегося в 1917 и последующие годы вдохновлял всю политическую деятельность Струве в эмиграции. Не веря в эволюционное преобразование советской России, он считал, что необходимо продолжать борьбу с утвердившимся в ней режимом, если возможно — вооруженную, если невозможно — политическую. А когда и то, и другое окажется бесполезным, нужно хотя бы поддерживать зарубежные очаги русской культуры — самой основы национальной жизни.

Поражение врангелевских армий в ноябре 1920 года оказало глубочайшее воздействие на русскую эмиграцию. Пока шла гражданская война, еще теплилась надежда, что большевистское господство над Россией так или иначе ослабнет и падет. Лишь немногие из эмигрантов готовы были примириться с мыслью, что банда никому не известных революционеров-заговорщиков, с помощью немцев подхватившая власть в хаосе 1917 года, а затем приступившая к осуществлению невиданного социального эксперимента, задержится у руля надолго. Одной из причин, весьма затруднявших стяжание «белыми» общественной поддержки, стало распространенное среди правых и левых противников большевизма убеждение в том, что коммунистическая диктатура неизбежно рухнет под собственной тяжестью. Пессимистические оценки Струве, обобщенные в предыдущей главе, были скорее исключением. Крах Деникина и Колчака, дополненный крымской катастрофой, заставил эмигрантов взглянуть фактам в лицо. К концу 1920 года выяснилось, что советский режим не только отбил все посягательства на свое господство в России, но и вот-вот приобретет статус легитимного правительства в глазах великих держав. Подобный поворот событий самым решительным образом поколебал моральный дух эмиграции и по родил острые дебаты о смысле революции и судьбе тех, кого она выбросила из России.

Русская эмиграция 1917–1922 годов не имела исторических аналогов: как теперь известно, то была первая волна масштабного переселения, которое в XX столетии сняло с насиженных мест десятки миллионов людей [1]. Сравнения русской послереволюционной эмиграции с европейскими миграциями предшествующего столетия не слишком продуктивны. Европу покидали представители экономически уязвимых слоев населения, по доброй воле отправлявшиеся искать счастье за границей. Русская эмиграция, напротив, состояла из привилегированных, имущих, образованных, отправлявшихся в чужие края не за удачей, но ради выживания; для подавляющего большинства из них отъезд с родины означал резкое понижение жизненного уровня. Этих скитальцев нельзя сравнивать и с эмигрантами, которые покидали Европу из-за политических или религиозных преследований. Русских изгнанников преследовали дома не за то, во что они верили (и что, in extremis, способны были отстаивать), но за принадлежность к социальным группам, которые новый режим, стремившийся полностью переделать человека и общество, обрекал на уничтожение. Особо пагубны аналогии между эмиграцией из России после 1917 и из Франции после 1789-го. Большинство из 150 тысяч французов, покинувших родные места в годы революции, осели в близлежащих странах и вернулись сразу же после прекращения террора; со временем домой вернулись практически все [2]. Русская эмиграция, в семь — десять раз более многочисленная, рассеялась по всему свету, и почти никто из эмигрантов не вернулся назад. Вероятно, единственной основательной аналогией с эмиграцией из послереволюционной России остается еврейская эмиграция из нацистской Германии. В обоих случаях в процесс были втянуты представители образованной элиты общества, изгоняемые по соображениям «классовой» либо «расовой» войны. И в той, и в другой ситуации отъезд наносил их странам тяжелый, а иногда и невосполнимый урон.

В русской эмиграции можно выделить три большие волны. Первые беженцы шли из западных и юго-западных губерний империи (Украины, Белоруссии и Крыма), которые в 1918 году были оккупированы германской армией. Эти люди, пожившие под властью коммунистов зимой 1917-1918ине желавшие повторять подобный опыт, покинули Россию в конце 1918 года вместе с отступающими немцами. В основном они обосновались в Польше, балтийских республиках и Германии. То был самый большой исход, захвативший, вероятно, около миллиона человек. Следующую волну составили беженцы из Поволжья и Сибири, причем среди них было немало тех, кто ранее перебрался из центральной России. После краха Колчака многие противники большевиков ушли в Китай. В третьей волне оказались ветераны Добровольческой армии и ее гражданские сторонники, в ноябре 1920 года эвакуированные из Крыма в Турцию или Грецию и осевшие потом по всей Европе, прежде всего на Балканах. Кроме того, было несколько малых миграционных потоков — беженцы, в 1919 году покинувшие Одессу вместе с отступающими французами, а также группа видных интеллектуалов, высланных за рубеж советским правительством в 1922 году.

Сразу после гражданской войны русские изгнанники были склонны сильно преувеличивать свою численность. Данный факт способствовал значительной переоценке ими (в том числе и Струве) своей будущей роли. В начале 20-х годов считалось, что общее число русских эмигрантов составляло три миллиона человек или даже больше. Более тщательные подсчеты, произведенные позже, сократили эту цифру наполовину. Наиболее трезвые цифры говорят о том, что в ходе русской революции страну покинули от одного до полутора миллионов человек [3]. Самые многочисленные колонии образовались во Франции и Германии: в 20-е годы в каждой из этих стран проживало по 400 тысяч русских. Более 60 тысяч поселились в Польше, примерно по 30 тысяч в Югославии, Латвии, Чехословакии и Болгарии. Еще 76 тысяч эмигрантов нашли приют в Китае, в основном в Манчжурии. Незначительные общины беженцев можно было найти по всему миру.

Масштабы русской эмиграции казались весьма внушительными, особенно в начале 20-х, но еще более впечатляющим было ее качество. Среди бежавших от большевиков были выдающиеся писатели, ученые, политики, военные, предприниматели. Одного перечисления имен видных деятелей литературы и искусства, оказавшихся в изгнании, уже достаточно, чтобы оценить общий уровень русских беженцев; при этом не следует забывать, что рядом с прославленными именами стояли другие, менее известные за границей, но столь же значительные. (В приведенном ниже списке звездочкой отмечены имена деятелей, впоследствии вернувшихся в советскую Россию.)