Ричард Пайпс - Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2

Во время гражданской войны Милюков занимал крайне оппортунистическую позицию, поддерживая ту из противоборствующих сторон, которая на данный момент казалась ему наиболее близкой к победе. Очередную смену курса он всегда производил трезво и расчетливо. Струве заметил как-то, что будь политика игрой в шахматы, а люди — деревянными фигурками, Милюков стал бы политическим гением; но для того чтобы сделаться настоящим политиком, ему не достает важнейшего качества — сочувствия живым людям [6]. Летом 1918 года, находясь в оккупированном германскими войсками Киеве, Милюков, еще недавно в качестве министра иностранных дел Временного правительства энергично поддерживавший союзников, внезапно решил, что немцы вот-вот одолеют Антанту на Западном фронте и выступил в поддержку «центральных держав». Такое решение настолько противоречило преобладавшим в рядах кадетов настроениям, что стоило ему партийного руководства. Через несколько месяцев, после капитуляции Германии, он перебрался в Болгарию, где все годы гражданской войны тихо работал над историей русской революции. И хотя Милюков не ассоциировал себя с «белым движением» — эпизодическое германофильство не позволяло объединиться с ориентировавшимися на Антанту генералами, — он все же поддерживал Колчака и Деникина и просил западные правительства об их признании и оказании помощи [7]. Однажды он заметил Деникину, что порой испытывал желание открыто встать на сторону «белых», но воздерживался от подобного шага сугубо из-за того, что не хотел дискредитировать их своим присутствием [8].

В начале 1920 года, когда деникинские армии уже перешли к обороне, Милюков жил в Лондоне. В то время он еще поддерживал «белых», но по мере того, как удача им изменяла, позиции Милюкова корректировались. По его собственным свидетельствам, первые сомнения зародились в нем после знакомства с подготовленным в январе 1920 года меморандумом Струве, в котором анализировалось поражение Деникина (см. главу 7). Милюков истолковал данный документ так, будто бы причины обрушившихся на «белых» несчастий были укоренены столь глубоко, что справиться с ними просто невозможно.

Это, кстати, полностью противоречило выводам самого Струве [9]. Скорее Bdero, Милюков сменил ориентиры, осознав, что с «белым движением» покончено и поддержка проигравших не принесет никаких политических выгод. Зимой 1919–1920 разочарование в «белой идее» захватило и те круги левоцентристской эмиграции, которые в прошлом относились к ней довольно терпимо. Социалисты, в 1918–1919 годах сохранявшие по отношению к «белым» враждебный нейтралитет, теперь заявляли, что царские генералы и чиновники в принципе неспособны вести борьбу за освобождение России. Подобные взгляды активно поощрялись эсерами, которых ожесточил предпринятый Колчаком разгон Комитета Учредительного Собрания, лишивший Россию, как они считали, солидной демократической альтернативы коммунизму [10].

Милюков между тем еще немного потянул время; очевидно, прежде чем открыто выступить против «белых», он дожидался их окончательной дискредитации. Подходящий момент настал в ноябре 1920 года, когда Врангель эвакуировался из Крыма. Уже через месяц Милюков выступил с заявлением, в котором провозглашалась так называемая «новая тактика» — программа действий, которая, по его мнению, могла получить всеобщую поддержку в качестве альтернативы вооруженной борьбе. «Новая тактика» основывалась на уже известной нам предпосылке, согласно которой Россия в свое время пережила прогрессивный революционный процесс, достигший своего апогея в марте 1917 года, а все последующие события стали временным его искажением. За фасадом большевистской диктатуры скрываются здоровые демократические силы, которые рано или поздно утвердят себя и сметут большевизм. Доказательства этого тезиса Милюков усматривал в крестьянских беспорядках, захлестнувших Россию в 1919 и 1920 годах, а в Тамбовской губернии даже вылившихся в массовое народное восстание. Вспыхнувший в марте 1921 года кронштадтский мятеж стал для Милюкова и его последователей неопровержимым подтверждением того, что крестьянам, рабочим, солдатам и матросам советская власть надоела и скоро они от нее избавятся. Но процесс демократизации советской России должен созреть: любая попытка «реставрации», осуществляемая «белыми» генералами путем открытой интервенции или террористических актов, вновь толкнет напуганные массы в объятия большевиков и тем самым реанимирует режим.

Подобные предположения, в которых без труда усматриваются провозвестники политики, полвека спустя получившей на Западе название «разрядки», позволяли Милюкову настаивать на том, что эмиграция должна посвятить себя поддержке демократических сил, действующих внутри России. Его стратегия призывала к сотрудничеству между русским зарубежьем и демократическими партиями, которые в 1920–1921 годах все еще существовали (правда, полулегально) в Советском Союзе. Целью такого взаимодействия должно было стать нагнетание массового недовольства среди населения. Но справиться с этой задачей в одиночку или в союзе с генералами и консерваторами кадеты не могли. У кадетской партии, которая была запрещена Лениным одной из первых, не осталось в России никакой организации; особо тяжелый удар был нанесен конституционным демократам в сентябре 1919 года, когда ЧК раскрыла штаб-квартиры Национального центра и расстреляла его лидеров. Кроме того, объединение с политиками, которых в советской России считали представителями «старого режима», могло дискредитировать партию в глазах народа. С учетом данных обстоятельств, говорил Милюков, идеальными союзника ми кадетов в проведении «новой тактики» стали бы социалисты-революционеры. Выборы в Учредительное Собрание продемонстрировали популярность этой партии в сельских районах, а аграрная политика большевиков и в особенности принудительное изъятие продуктов усилили поддержку эсеров крестьянством. В 1920 году, несмотря на многочисленные ограничения, большевики еще позволяли социалистам-революционерам иметь собственный центральный комитет и партийные организации. Их эмиссары часто выезжали в Европу. Все это побудило Милюкова призвать кадетов к сотрудничеству с эсерами и поддержке провозглашенной последними политики противодействия большевизму".

Таковы были главные постулаты «новой тактики», в конце 1920 года представленные Милюковым своим сбитым с толку коллегам. Сначала он изложил эту программу на конференции бывших депутатов Государственной Думы, состоявшейся в Париже в декабре 1920. На данном форуме он объявил о кончине «белой» армии: по словам Милюкова, у белогвардейцев не было шансов выиграть гражданскую войну и в российском будущем для них нет места. Столь презрительное отношение к борьбе, в которой пали тысячи патриотов, вызвало скандал среди делегатов; Струве, как говорят, был настолько взбешен новейшим volte face Милюкова, что просто ушел [12]. Так началась вражда двух политиков, которая длилась всю жизнь. Она была настолько острой, что в 1929 году, когда Милюков праздновал свое семидесятилетие, Струве посвятил ему критическую статью, в которой, вместо поздравлений, обвинил его в манипулировании людьми и идеями [13].