Георгий Тиунов - Комсомолец Иван Раксин

Раксин вместе со всеми учился, а по утрам, дав указания бригадирам, уезжал на поля и покосы. Там были люди, там было его рабочее место.

Урожай в тот год удался на славу. Золотом ржи пламенели увалы и угоры, росистые малиновые зори занимались над ними. Синие, в березах, дали изредка заволакивало редкой грядой мохнатых облаков. Медленно, как тяжелые мужицкие воза, тянулись они по небу, а снизу, из огородов, кивали им желтоволосые подсолнухи.

И чем тучнее наливались нивы, тем острее становилась кулацкая злоба.

Мрачнее осенней непогоди ползли по деревням cлухи, а на дорогах щелкали выстрелы и падали от вражьих пуль сельские активисты.

Борьба с кулачеством в сентябре достигла высшего накала — начинался решительный бой с последним эксплуататорским классом.

По призыву райкома партии, как в годы гражданской войны, встали под ружье десятки коммунистов и комсомольцев.

Раксин, узнав о сборе добровольцев, поспешил домой. Он торопливо сбросил пальто и, не снимая сапог, на цыпочках прошел к столу.

— Есть очень важное дело, Наток! Собери-ка что-нибудь поесть, — попросил он сестру.

Та попробовала отговорить его:

— Какие могут быть у тебя дела? Ты теперь человек казенный. Через неделю в армию отправишься, вот и воюй там.

— Что ты, — возразил Иван, — разве я могу остаться! Как я посмотрю потом людям в глаза? Нет, нет, даже не заикайся.

Он наспех отхлебнул жирных щей и, собрав со стола ломти хлеба, сунул их в карман.

— Передай маме, что я скоро вернусь. Пусть не тревожится, — на ходу крикнул Иван. Наталья увидела в окно, как он побежал по тропинке к центру села.

В просторной милицейской комнате негде было яблоку упасть. Ее заполнили тесно прижавшиеся друг к другу добровольцы. Иван знал почти всех — это были работники райкома и райисполкома, бывшие партизаны и солдаты, люди разных возрастов и профессий. Это была его большая семья, и Раксин почувствовал, как легко дышится в этой накуренной комнате рядом с товарищами.

Все сосредоточенно слушали начальника отдела ОГПУ Теплоухова.

Михаил Осипович, усталый, осунувшийся, насупив лохматые брови, говорил резко, отрывисто, стараясь скрыть горечь утрат и тревогу за судьбу людей, которым завтра придется лицом к лицу сойтись с жестоким врагом.

— Кулацкие бандиты, — продолжал начальник, — терроризируют колхозников и население в Сатинском и Тюменском сельсоветах. Из-за этого там срываются хлебозаготовки. Посланный в Сатино следователь Никитин был обстрелян дорогой. Бандиты пытались убить члена сельсовета Шмыкова. В деревне Топкая они открыли стрельбу по избе и ранили несколько человек. Главарь шайки Алексей Новиков объявил себя хозяином Сивинского района. Не бывать этому! — Теплоухов поднял свой жилистый коричневый кулак и опустил его на крышку стола.

Вопросов не было.

Командир группы Александр Александрович Караваев, заметив у дверей широкоплечую фигуру Раксина, протиснулся к нему:

— И ты здесь! А я слыхал, в артиллерию отправляешься. Коли так, значит, можно новобранцу и погулять перед отправкой, а мы по старой привычке повоюем.

— Не думал я, что и вы будете меня отговаривать, — недовольно ответил Иван. — Воевать и мы сумеем, если надо воевать сейчас же.

— Ладно, ладно, не сердись! Видишь, какой злой. Получай наган и давай в мою группу. Места, куда мы идем, ты знаешь, так что будет полный порядок, — и, озорно подмигнув, Караваев направился в кабинет начальника, чтобы окончательно уточнить боевую задачу.

В группе Караваева собрались старые друзья Раксина: Сергей Басманов, Яков Караваев, Старков, Архипов, Серин.

Народ подобрался бывалый, проверенный, настоящий. И потому им доверили самый опасный участок — Зубовские хутора, чтобы там поодиночке выловить бандитов.

Кулаки братья Зубовы — Афанасий, Иван и Петр, прозеванные в народе Зубенками, шатались по окрестным лесам и часто навещали свои брошенные дома.

Вдали от районного центра, куда даже на лошади трудно добраться по бездорожью, они чувствовали себя вольготно. И когда группа Караваева подошла в сумерках к зубовскому приземистому дому, под крышей которого уместилось крупное хозяйство, никто не удивился, что окна ярко светились и далеко вокруг разносились разухабистые песни — бандиты гуляли.

Сторожевые псы, почуяв чужих, злобно завыли. А через мгновенье затрещали беспорядочные выстрелы. Шальная пуля угодила в Басманова. Тихо вскрикнув, он упал в свежую солому.

Иван подполз к нему:

— Сергей, ты ранен?

Тот, застонав, повернулся. Раксин схватил его руку и закинул себе за шею.

Полтора километра, по колено утопая в грязи и воде, нес Иван своего учителя и наставника. А когда выбрался на дорогу, где ожидала лошадь, осторожно положил его и, переведя дух, сказал:

— Ну и тяжелый ты, Сергей!

Басманов улыбнулся и молча пожал руку.

Едва начало светать, группа, растянувшись жиденькой цепочкой, снова направилась к хутору.

Раксин шел крайним. Новое пальто, испачканное кровью и грязью, набухло от воды. В сапогах булькало и хлюпало. Трудно без шума переступать по валежнику и нырять в гущу ельника, но чувство долга и ответственности было таким сильным, что он, не замечая усталости, упрямо и пружинисто пробирался между стволами и легко, по-кошачьи, шел по бурелому — совсем как в детстве во время игры в сыщиков и разбойников. То и дело вытирая с лица капельки воды, смешанной с потом, он пристально оглядывался по сторонам, готовый в любой миг к встрече с врагом.

Но врага встретил не он. Ивана Зубова задержали на дороге. Озираясь, он поднял дрожащие руки.

В подкладе брюк у него нашли записку: «Был, ушел, еще приду». Кто автор этой загадочной записки, кому она адресована, Зубов не говорил.

Его привели на хутор Афанасия Зубова. Хутор стоял на дороге из Сивы в деревню Тюмень; и Караваев решил немедленно отправить задержанного в штаб чекистского отряда, который находился в семнадцати километрах.

Отец Зубова, седобородый кряжистый старик, ахая и причитая, вывел из конюшни лошадь.

— А вот со сбруей плохо, — жаловался он: — не знаю, что и напялить на гнедую.

Вдвоем с каким-то тщедушным мужичком, оказавшимся на хуторе, они долго лазили по амбарам, шарили в сенцах и, наконец, отыскали упряжь.

— Ты, Иван Ильич, нас хорошо знаешь, так блюди скотину-то, — напутствовал старик, пристегивая вожжи.

Александр Александрович отозвал Раксина в сторону: