Георгий Тиунов - Комсомолец Иван Раксин

Разъяренный Петр Зубов, вскочив со скамейки, злой скороговоркой закричал:

— Своих портков нажить не сумели, так до чужих добираетесь! Не выйдет!

Раксин невольно посмотрел на свои заплатанные, выцветшие штаны, спрятанные в развалившиеся сапоги, и смутился. Но только на мгновенье.

Как в драке, он вдруг почувствовал, что злость, накопленная годами, вот-вот вырвется наружу. И чтобы не натворить беды, Иван встал, одернул гимнастерку, проглотил комок, подступивший к горлу, и шатнул к Зубову:

— Ты своим горбом нажил богатство? Это ведь, наверно, твои должники сидят. Молчишь? А сколько ты хлеба сгноил, сколько крови и пота высосал, гад! Молчишь? То-то. Тебе, конечно, колхоз, что нож острый.

Зубов сверлил Раксина ненавидящим взором и неожиданно возразил:

— Мы тоже за колхозы. Безлошадные и прочие пусть идут в свои артели; а мы, справные мужики, — в свои. Вот и порядочек будет. Тихо и мирно, так сказать.

— Нет, Зубов, по-твоему не будет! Мы вас, как сорную траву, выкинем вон! Понял?

— Руки можешь обжечь, щенок, — процедил Зубов, и сразу в избе погасла лампа, ловко задутая за спиной Раксина. Стало темно, как в печной трубе, и тихо. Слышно было — тяжело дышат люди.

Иван весь сжался, приготовившись к беде. Ногти до боли врезались в ладони, в горле пересохло, и сердце отчаянно заколотилось, словно он забрался на крутую гору.

Прошла минута, другая, третья.

Зубов хихикнул:

— Напугался, голубь?!

— Нет! Не на того напали.

Угадывая в темноте дверь, Иван вышел.

В небе висели крупные звезды, поблескивая, как светляки, зеленоватым светом.

На дороге его догнали трое крестьян.

— Ты нас, парень, с ними не равняй, — добродушно и извиняюще сказал один, — только нам, видишь, жить охота. Ты тут поговорил — и домой, а нам оставаться. Они ведь, изверги, на всякую пакость способны. Вот оно как!..

— Ничего, — подобрел Иван, — мы их скоро под корень свалим. Скоро!..

Накануне раскулачивания Басманов провел общее собрание. Оно шумело почти сутки. Тут всплыли давнишние обиды и печали. Без оглядки и робости крестьяне-середняки голосовали за выселение с хуторов крупных, матерых кулаков. И когда Раксин направился раскулачивать первое по списку хозяйство, у него нашлись десятки помощников. Словно вешний поток, ломала коллективизация вековой лед старых представлений, обычаев, нравов. 108 колхозов, организованных в районе, быстро росли, крепли, набирали силу.

Осень и зима пролетели в беспрерывной тревожной и опасной работе. Раксина, снискавшего любовь и уважение крестьян, люто ненавидели кулаки. Не раз он слышал угрозы и видел, как злобно наливаются кровью кулацкие глаза, встретившись с его открытым взглядом.

Весной 1930 года Иван Раксин был единодушно избран членом бюро Сивинского райкома ВЛКСМ; это было признанием его зрелости, твердости и преданности.

Осеннее непроглядное небо придавило домики. Пустынные переулки казались еще глуше, а избы — ниже и черней. Только багряно-красные рябины молодо раскачивались и, словно всполохи огня, горели гроздья ягод над заборами. Березы мотались и неприятно скрипели, толкая друг друга ветвями.

Иван прислонился к шершавым бревнам покосившейся конюшни, и бродяга-ветер сразу прилепил к щеке сентябрьскую отметину — оранжевый скрюченный березовый листок. Лицо Раксина светилось радостью, которая, заполнив сердце, пробилась наружу едва заметной улыбкой, гордо взметнула брови и окрасила глаза в особый, непередаваемый цвет.

Еще бы не гордиться, не волноваться! Вчера на бюро райкома его назначили ответственным за строительство электростанции.

Секретарь райкома партии Деньгин, обещая помощь и поддержку, шутливо сказал:

— Теперь ты, как бог, должен дать Сиве свет!

Иван понял, что на него надеются, ему доверяют и одновременно экзаменуют на умение руководить самостоятельно, нести ответственность и не сгибаться перед трудностями.

— Если бы намечалось легкое дело, — тогда же добавил Деньгин, — мы бы послали другого.

А дело и впрямь было таким, что и бывалому строителю испугаться не грех. Все надо возводить заново, не имея под рукой ни гвоздя, ни доски, ни метра провода. Только решение бюро в кармане, топор за поясом да холодный сарай за спиной. Но этот сарай, где давным давно была помещичья конюшня, должен стать электростанцией. Так решили — значит, так и будет.

— Так будет, — шепчет Раксин. — Будет!

Он закрыл глаза и невольно вздрогнул от прикосновенья чьей-то руки.

— Спишь, что ли?. — грубовато спросил Павел Шилоносов, втыкая лопату в пружинистую и водянистую, как губка, землю.

— Что ты! Вот думаю, с чего начать.

— Я тоже всю ночь кумекал, аж башка трещит. Слышишь, как потрескивает? — и Павел засмеялся.

Вскоре подошли Караваев и Дудин. В сарае нашлись доски, и строители смастерили в углу скамейку, похожую на топчан. Сели.

— Собрание работников электростанции объявляю открытым. Прошу занять места в президиуме, — торжественно произнес Караваев и вытолкнул Раксина.

— Собрание не собрание, — подавив смех, сказал Иван, — а план утверждать надо.

Он достал листок бумаги, на котором жирным химическим карандашом были проведены неровные линии чертежа.

— Вот тут, — Раксин указал пальцем на затушеванный квадрат, — мы поставим локомобиль. Привезем его с Тамаровской мельницы. А здесь, — палец передвинулся вправо, — разместится управление станцией. Сегодня 20 сентября. К празднику Октября, то есть через полтора месяца, станция должна дать ток. А иначе… — Иван передохнул, — нельзя нам иначе.

Помолчали, оглядывая друг друга, и, как по команде, поднялись.

Ограничив колышками место для фундамента, Раксин сбросил телогрейку, поплевал на руки и вонзил лопату в раскисшую землю. Разом чмокнули еще три лопаты.

С ожесточением, не разгибаясь, парни отбрасывали перепревшие, червивые пласты. Под ногами булькало, хлюпало, и темная жижа оползала обратно; но строители, как кроты, закапывались глубже и глубже. Вспотевшие, раскрасневшиеся, они забыли о времени и с удовольствием подставляли ветру разгоряченные тела.

К вечеру котлован был вырыт.

И пошла веселая, кипучая, жаркая работа. За неделю сарай превратился в цех: комсомольцы отремонтировали крышу, потолок, полы, навесили двери, уложили фундамент. И оказалось, что все специальности, приобретенные Иваном в детстве, пригодились, как никогда. Он умело орудовал и топором, и мастерком, и зубилом, успевая обучать Караваева и Дудина.

А вскоре с Тамаровской мельницы привезли локомобиль. Шесть верст тащили его по непролазной грязи; и когда полуржавая махина опустилась на фундамент, Раксин боязливо оглянулся, словно спрашивая, что делать с этой кучей металлолома.