Ричард Пайпс - Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Струве, судя по всему, пришел к выводу, что страна встала на этот путь, находя подтверждение своему мнению в двух факторах: ужасном голоде, поражавшем страну два года подряд (1891-92), и том объяснении, которое дал этому факту А. И. Скворцов, российский экономист, чьи работы оказали на Струве существенное влияние.

Страшный голод, разразившийся в России сначала в 1891- м, а затем в 1892 году, имел целый ряд причин, среди которых были и следовавшие друг за другом неурожаи. Голод случался в России при любых формах правления, потому не было особой нужды искать ему далеко идущие объяснения в политической или социальной сферах. Но эти два неурожая, тем не менее, были широко восприняты как своего рода поворотный в историческом отношении пункт и стали объектом жарких споров. Радикальные публицисты старшего поколения увидели в факте этого голода подтверждение давно поставленного ими диагноза и исполнение их предсказаний: налоговая и тарифная политика правительства довела обнищание крестьянства до такой степени, что оно оказалось не состоянии поддерживать даже минимальный прожиточный уровень. Россия должна была отказаться от капиталистического пути развития или обратиться в руины. Таков был вывод, сделанный Воронцовым, Даниельсоном и другими представителями старшей радикальной школы на страницах Русского богатства и в книгах, которые мы будем обсуждать в следующей главе. Однако Струве в факте этого затяжного голода видел нечто совершенно противоположное: несомненное и долгожданное свидетельство того, что российская деревня билась в судорогах классовой дифференциации и что капитализм, наконец, начал свое триумфальное шествие. Крестьянство, которому Манифест об освобождении должен был обеспечить достаточное для его нужд количество земли, начало разделяться на два больших слоя — тех, кто имел земли больше, чем нужно для личного прокормления, и тех, кто имел ее меньше, чем нужно для этой цели. Первые, то есть зарождавшаяся сельская буржуазия, покупали землю и домашний скот на свободном рынке (в основном у помещиков) и эксплуатировали их с целью наживы. Те же, кто потерял такое количество земли, что оставшаяся уже не могла прокормить их, лишались ее остатков и превращались в пролетариат. Начало процесса классовой дифференциации в деревне могло означать только одно — начало процесса первичного накопления капитала. Национальная экономика вынашивала в себе капитализм — он отказывался быть искусственным продуктом правительственной политики и обретал собственную жизнь.

«Что касается меня лично, — писал Струве в 1908 году, — то меня марксистом гораздо больше сделал голод 1891–1892 годов, чем чтение «Капитала» Маркса» [98] П. Струве. На разные темы. — Русская мысль. — № 3. - март 1908. - 4.2. -С. 211. . Однако вряд ли дело обстояло именно так, поскольку значение голода для Струве заключалось исключительно в том, что он подтверждал предсказание Маркса. Просто размышления над причинами голода усилили социал-демократические тенденции в сознании Струве, поскольку приводили его к мысли, что процесс, столь красноречиво описанный в «Капитале», повторялся в России.

Ответ на вопрос, почему в деревне происходит классовая дифференциация, Струве получил из книги Скворцова «Влияние парового транспорта на сельское хозяйство» [99] А И. Скворцов. Влияние парового транспорта на сельское хозяйство. — Варшава, 1890. После личной встречи со Скворцовым Струве писал другу: «Скворцов показался мне очень умным, — как я того и ожидал, — и безусловно порядочным человеком. Но лично мне он не понравился. Он совсем не наш , то есть он марксист, не будучи коммунистом». (Письмо Струве — Потресову от 22 июня 1894 года: Б. И. Николаевский. Введение к кн.: А. Н. Потресов. Посмертный сборник произведений. — Париж, 1937. — С.20). Судя по всему, Струве хотел написать «не будучи социалистом]», но передумал и пририсовал к букве «с» перпендикулярную линию, тем самым сделав из нее букву «к», первую в слове «коммунист». При этом он, возможно, имел в виду того, кто убежден в правильности не только экономического аспекта учения Маркса, но и политически-социального, как он изложен в «Коммунистическом манифесте». . Скворцов был одним из тех знаменитых российских ученых-экономистов, которые в своих теориях использовали марксистскую методологию, не присоединяясь к сопровождавшим ее социальному и политическому учениям. По своим политическим взглядам он был националистом, не чуждым, как позднее узнал Струве, антисемитизму [100] См. письмо Струве — Потресову от 22 июня 1894 года. . Цель его исследования состояла в определении влияния парового транспорта на структуру экономики вообще и на ренту в частности. Внедрение парового транспорта в большом масштабе, утверждал он, подрывает старые теории ренты Рикардо и Тьюнена тем, что разрушает те замкнутые на себя экономические образования, по отношению к которым строились эти теории. На их месте возникает обширный национальный и международный рынок, для которого характерны простая система ценообразования, специализация, рационализация и регионализация. Нивелировав влияние фактора расстояний, отделяющих товары от рынка, современный транспорт способствует формированию совершенно иных экономических условий.

Скворцов показал, что 18 500 миль железных дорог, проложенных в России со времени отмены крепостного права, нарушили изоляцию тех небольших сельскохозяйственных образований, которые ранее были в малодоступной глубине страны. Тем самым они превратили сельскохозяйственную продукцию из предмета потребления и бартерного обмена в товар, продаваемый на свободном рынке, а основанные на принципе перераспределения малопроизводительные общины — в анахронизм. Позднее Струве утверждал, что книга Скворцова оказала на него воздействие, сравнимое с воздействием «Капитала» Маркса [101] My Contacts and Conflicts with Lenin. - P. 587; cm. #3/415. . Со Скворцовым у него завязалось то, что сам он называл «старомодной научной перепиской… [с обменом] длинными письмами на теоретические темы» [102] Листки: Памяти А. И. Скворцова. — С. 166. , и еще долго после того, как он уже перестал быть марксистом, Струве продолжал смотреть на Скворцова как на одного из самых продуктивных российских экономистов [103] Там же. — С. 164; См. также «Му Contacts and Conflicts with Lenin». -P. 587 .

Если не сомневаться в достоверности приводимых Скворцовым данных и корректности их интерпретации — а Струве был убежден в правильности и того, и другого, — то теория особого пути превращалась в странную утопическую мечту, модернизированную версию старого доброго славянофильства. К этому выводу Струве пришел где-то в начале 1890-х годов, став с тех пор одним из наиболее непримиримых противников этой теории.