Ричард Пайпс - Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Питая надежду, что капитализм приведет к уничтожению самодержавия, Струве вовсе не думал, что это произойдет благодаря буржуазии. Он был хорошо осведомлен о той пассивности, которую продемонстрировал средний класс Германии перед лицом авторитаризма Бисмарка, и не сомневался, что то же произойдет и в России, где промышленные и деловые круги еще в большей степени были зависимы от правительства, поскольку нуждались в его защите. «Я лично всегда думал, — писал он в 1901 году, — что у нас прогрессивны не столько нарождающаяся и быстро растущая буржуазия, сколько те общие условия хозяйственной и культурной жизни, на почве которых она вырастает. И теперь я продолжаю твердо держаться того убеждения, что нашу страну во всех отношениях поведет вперед капиталистический строй, но вовсе не — командующие в нем классы» [104] #110/xiv. .

Находясь под впечатлением опыта Германии, с которым он познакомился во время заграничных поездок, а также работ Плеханова и Аксельрода, Струве пришел к выводу, что в России дело политической свободы тоже будет продвигаться вперед силами другого детища капитализма — пролетариата. Из этого следует, что в предстоящей борьбе в России, как и в Германии, миссию авангарда должна принять на себя социал-демократия: «Похоже, что впредь революционно-политическую роль [в России] возьмет на себя крепнущая социал-демократия… Именно по причине экономической отсталости страны и политической отсталости буржуазии эти усилия, будучи по сути своей политическими, могут выступить [здесь] в социал-демократическом обличье» [105] #37/29. Воден отмечает, что сходные мысли Струве высказывал и в 1891 году: А. М. Воден. — С. 76. .

Убеждение в том, что пролетариат является движителем в процессе достижения политической свободы, возникло, вероятно, и благодаря сильному воздействию, которое оказала на мировоззрение Струве книга Рудольфа Мейера «Борьба четвертого сословия за освобождение». Позднее, пытаясь доказать, что влияние Маркса на него было минимальным, Струве назвал эту книгу в числе тех изданий, под воздействием которых он пришел к социалистическим убеждениям [106] См.: Rudolf Meyer. Der Emancipationskampf des vierten Standee. -2 т. — Berlin, 1874-75. . Тот, кто даст себе труд снять с библиотечной полки два тома Мейера и, сдунув с них пыль, перелистнуть их, испытает сильное недоумение по поводу того, что это сухое перечисление данных по международному рабочему движению оказалось способным подвинуть кого-либо к чему-либо. Тем не менее содержащаяся в них масса плохо воспринимаемой информации достаточно убедительно свидетельствует о том, что во второй половине XIX века «четвертое сословие» стало восходящим классом, готовым сменить третье сословие. Струве увидел в этом подтверждение того, что опыт Германии представляет из себя не изолированный случай, а иллюстрацию всемирной тенденции. Те же самые экономические процессы, которые уже начинали подтачивать основания российского самодержавия, со всей очевидностью должны были выдвинуть на первое место класс, относительно которого, в отличие от российской буржуазии, можно было не сомневаться в его верности либеральным и демократическим идеалам.

Однако те преимущества, которые капитализм должен был принести России, вовсе не исчерпывались политической свободой. Он должен был излечить ее еще от одного недуга — отсталости в культурном отношении. Как и все российские западники, Струве преклонялся перед Западом. («Европейскую культуру я люблю, как солнце, тепло, чистый воздух; гниющих трупов и серых людей не выношу. Und daniit basta! О западничестве своем я не рассуждаю так же, как никакой порядочный человек не рассуждает о своей нравственной опрятности» [107] #79/186. .) В отличие от Михайловского и других радикалов старшего поколения, Струве приходил в восторг от материального богатства Запада, от того бесконечного разнообразия возможностей, которые предоставляет для самоосуществления личности его более сложно устроенный организм, от существующей там социальной дисциплины и от поощряемых им гражданских добродетелей. Все это и многое другое, что нравилось ему на Западе, Струве приписывал создаваемым капитализмом «основным условиям экономической и культурной жизни». Прежде всего, организовав производство по наиболее эффективной из всех известных человеку схем, капитализм создал беспрецедентно богатое общество и свободного от нищеты человека, без чего окультуренная жизнь была бы невозможна. Далее, капитализм способствовал развитию культуры — например, путем повсеместного распространения всеобщего образования, гражданских прав и законности, — поскольку нуждался во всем этом для обеспечения своего нормального функционирования. И как только капитализм окончательно утвердится в России, он искоренит в ней, наконец, наследие «азиатчины», которую, как и все западники, Струве считал проклятием страны.

Короче говоря, для Струве капитализм был своего рода панацеей. Он должен был принести и свободу, и культуру. Ни один российский мыслитель, ни до, ни после Струве, не возлагал таких надежд на капиталистический способ производства, не смотрел на него как на лекарство от всех недугов страны. Для Струве капитализм не был только чистилищем, через которое общество должно было пройти столь быстро, сколь это возможно, раз уж его нельзя миновать. В его глазах капитализм представлял собой условие, обязательное для организации и социализма, и цивилизованной жизни. Идея о революции, организующей на развалинах капитализма социальное устройство более высокого уровня, содержала в себе, по мнению Струве, логическую несообразность: революционные изменения должны были осуществиться эволюционными средствами, с помощью которых, если можно так выразиться, вся сумма человеческой культуры была бы перенесена с одной стороны исторического уравнения на другую.

Осенью 1889 года Струве решил изучать зоологию, в связи с чем поступил на факультет естественных наук Санкт-Петербургского университета. Несмотря на то, что его тянуло к гуманитарным наукам и социологии, для своей профессиональной ориентации он избрал естественнонаучную дисциплину, что только подтверждает позитивистскую направленность его мировоззрения. Что же касается выбора в качестве научной специализации именно зоологии, то он явно был обусловлен его приверженностью к социальному дарвинизму.

На первых порах Струве был вполне удовлетворен своим выбором. Менделеев произвел на него сильнейшее впечатление — своей знаменитой, открывавшей курс химии лекцией, в которой он говорил о различии между «фактами» и «правдоподобиями» и критиковал систему классического образования, принятую в то время в гимназиях России [108] Россия и славянство. — № 231. - апрель 1934. Много лет спустя, вспоминая вступительную лекцию Менделеева, Струве писал, что, слушая ее, он остро осознал «трагедию русской культуры»: «Профессор» Шварц и «куратор» Мелиссино. — Речь. — 5 января 1908; перепечатано в: П. Б. Струве. Patriotica. — СПб., 1911. — С. 182. Смысл этой фразы проясняется в его письме Хансу Дельбрюку (Hans Delbrwck) от 15 июля 1902 года (Deutsches Bundarchiv, East Berlin): организованное таким образом, чтобы служить делу полиции, классическое образование запятнало себя в глазах российских либералов. Оказавшись в политическом конфликте с властями, Менделеев подал в отставку весной первого года обучения Струве в университете (1890). Зоолог В. М. Шимкевич также произвел на труве благоприятное впечатление. Вместе со своим однокурсником (в будущем — его шурином) В. А. Гердом Струве составил конспекты лекций Шимкевича, которые тот позже использовал в качестве основы при написании учебника. Под руководством Шимкевича Струве и Герд взялись за осуществление амбициозной программы по изучению немецкой научной литературы [109] Памяти В. А. Герда. — Возрождение. — X? 450. - 26 апреля 1926. Эта книга, возможно, представляла собой учебник по зоологии позвоночных («Курс зоологии позвоночных»), которую Шимкевич опубликовал совместно с H. Н. Полежаевым в 1891-92 годах. .