Александр Усовский - Тегеран-43. Безоговорочная капитуляция

То есть об установлении в новых вассальных государствах «советского строя» речи поначалу вовсе не шло, руководство разведки не видело перспектив «социалистического развития» в Польше, Чехословакии, Венгрии, Румынии. Перспектива строительства «социалистического государства» по образу и подобию СССР была только у Югославии, где И. Тито и компартия опирались на «реальную военную силу». Во всех же остальных будущих вассалиях специалисты в области разведки надеялись иметь только дружественные Советскому Союзу правительства, и не более того. Поэтому все разговоры о коварных планах Сталина по установлению в странах «народной демократии» политического режима, схожего с советским — не более, чем результат воспаленного воображения либеральных «историков» ….

Да и какой смысл Рузвельту был вступать в интеллектуальное единоборство со Сталиным по вопросу вхождения восточноевропейских стран в ту или иную зону влияния — если ценность этих государств для Штатов была весьма условной (разве что, исключая Польшу — ибо в США на момент окончания войны находилось более пяти миллионов уроженцев Речи Посполитой, и их голоса для Рузвельта что-то значили — во всяком случае, он так говорил Сталину)? Восточная Европа была Рузвельту НЕИНТЕРЕСНА — и он предоставил право «бодаться» за неё со Сталиным Черчиллю, который по старой имперской привычке полагал Британию вправе руководить малыми европейскими народами. Не замечая — вернее, не желая замечать — что саму Британию к концу войны устойчиво и неотвратимо «брали под уздцы» потомки заокеанских колонистов…

К тому же реальных рычагов влияния на внутриполитическую ситуацию в Восточной Европе у англосаксов к моменту Ялтинской конференции практически не было. По-быстрому слепленные ими в начале войны «правительства в изгнании» — Чехословакии, Польши, Югославии — имели в «своих» странах весьма условное влияние (если имели его вообще), снабжение населения этих стран осуществлялось назначенной русскими администрацией, и те же продукты, поставляемые американцами для этих целей — шли через русских, которые полностью контролировали этот процесс. А у кого ключи от продовольственного склада — тот и есть главный в любом коллективе…

Англичане рассчитывали на югославского короля Петра — увы, к концу 1944 года у югославского королевского правительства в Югославии не было не то, что дивизии — не имелось ни одного верного королю полка! А вот верных Тито войск в бывшем королевстве сербов, хорватов и словенцев было — несколько корпусов, под ружьем у коммунистов стояло до трехсот тысяч штыков и сабель!

На территории бывшей Чехословакии британцы, правда, благодаря своей креатуре Бенешу имели некоторое влияние — но сугубо и исключительно потому, что Бенеша и его «чехословацкое правительство в изгнании» признавали в Москве. Впрочем, о Чехословакии — вернее, о Чехии и Словакии — имеет смысл поговорить поподробнее, сугубо для того, чтобы читатель на этом частном примере мог оценить всю политическую картину в Восточной Европе.

Итак, Чехословакия. Вернее, Чехия и Словакия — историю которых есть смысл рассмотреть с начала тридцатых годов, тогда будет понятно, почему там всё произошло именно так, а не иначе.

В тридцатые годы прошлого века в Словакии расстановка политических сил была достаточно своеобразна — и весьма расходилась с ситуацией в Чехии, хотя номинально обе эти этнически схожие территории составляли единое государственное образование — Чехословакию.

Главным игроком на пространстве к востоку от бассейна Грона были словацкие клерикалы — наиболее серьезной силой которых была «Slovenská ľudová strana», «Словацкая народная партия», или «народники» — созданная ещё во времена Австро-Венгрии и в период Первой республики возглавляемая Андреем Глинкой. Опиралась эта партия на словацкую деревню и провинциальные городки — в которых ещё сохранялась тамошними жителями верность своим национальным традициям, консервативность, искренняя религиозность (большинство жителей Словакии — глубоко верующие католики) и приверженность довольно патриархальному укладу жизни. Плюс к этому, в среде словацкого крестьянства сильны были ксенофобские (по отношению к венграм, цыганам, немцам и, как это ни покажется удивительным, к чехам) настроения и довольно сильный антисемитизм (чему не стоит удивляться, еврейская община Словакии на конец 1930-х гг. насчитывала около 90 тыс. человек, или более 4 % населения, и занимала ключевое положение в торговой и финансовой сферах национальной экономики). Уважение к «народникам» со стороны простых словаков постоянно подпитывалось их непримиримой позицией по отношению к официальной Праге, «забывшей» о «Питтсбургских соглашениях»; к тому же трагическая гибель одного из основоположников Чехословакии, Милана Штефаника — «народниками» целиком и полностью относилась на совесть Бенеша и Масарика — что, естественно, не прибавляло уважения словаков к центральным властям. В 1935 году за народников «народников» в восточных районах Словакии голосовало почти девяносто процентов избирателей!

Вторыми по электоральным предпочтениям населения и политическому «весу» в Словакии были демократы — чьей социальной опорой была городская интеллигенция, коммерсанты, лица свободных профессий, представители национальных меньшинств — в общем, все те, кому местечковый словацкий национализм «народников» казался атавизмом средневековья, но кому также претил и «пролетарский интернационализм» коммунистов. На западе Словакии, и особенно в Братиславе, влияние демократов было весьма серьезным.

Третьими по силе и политическому «весу» в Словакии были коммунисты — опиравшиеся, главным образом, на промышленных рабочих и сельскую бедноту горных деревушек; впрочем, коммунистов официальная Прага давила куда более целенаправленно и изощрённо, чем тех же «народников», поэтому действовать они вынуждены были полуофициально, отсюда — и слабость их позиций в легальной политике. Правда, радикальные лозунги коммунистов в пору экономического кризиса начала тридцатых годов изрядно добавили им симпатий простого народа, но все же превзойти по уровню влияния на массы «народников» и «демократов» коммунисты до самого конца существования независимого чехословацкого государства так и не смогли.

Теперь — о внешнеполитических предпочтениях словацких политических сил; здесь всё было достаточно прозрачно и предсказуемо — «народники» ориентировались на Рим и Берлин (в 20-е годы Андрей Глинка с искренней симпатией писал о фашизме Муссолини, в то же время словацкие «народники» стали одной из первых европейских правых партий, установивших связи с германскими национал-социалистами. Профессор Войтех Тука в 1923 г. посетил Германию, где встречался с руководством НСДАП и вернулся под сильным влиянием идеологии германского национал-социализма). Демократы полагали разумным и правильным «держать равнение» на Лондон и Париж, коммунисты, как и следовало ожидать, с верой и надеждой смотрели на Восток, туда, где возвышались башни московского Кремля.