Николай Непомнящий - Люди и динозавры

Называя Левиафана «царем над всеми сынами гордости» Бог одновременно продолжает откровенно любоваться его красотой и силой: «Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их. Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его? Кто может отворить двери лица его? круг зубов его — ужас; крепкие щиты его — великолепие; они скреплены как бы твердою печатью; один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними; один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются. От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари; из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. Мясистые части тела его сплочены между собою твердо, не дрогнут.

Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса. Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы. Железо он считает за солому, медь — за гнилое дерево. Дочь лука не обратит его в бегство; пращные камни обращаются для него в плеву. Булава считается у него за соломину; свисту дротика он смеется. Под ним острые камни, и он на острых камнях лежит в грязи. Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным; на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости» (Иов. 41:4–26).

С большой степенью вероятности скрытый конфликт, о котором говорит Козырев, стал порождением ревности одного из первых разумно устроенных и прекрасных созданий, задуманных «верхом путей Божиих», по отношению к человеку, призванному владычествовать не только над всей землей, но и над всеми тварями земными, т. е. и над этими самыми первенцами: «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими (и над зверями), и над птицами небесными, (и над всяким скотом, и над всею землею), и над всяким животным, пресмыкающимся по земле» (Быт 1:28). Такая трактовка кажется нам наиболее убедительным ключом к драматическим событиям, разыгравшимся в Эдемском саду между змеем и прародителями человечества.

Примечательно, что самое известное изображение Левиафана, представленное на гравюре французского живописца Гюстава Доре (1832–1883) «Убийство Левиафана» (1865), содержит такие бросающиеся в глаза детали, как характерные спинные пластины и перепончатые крылья. Ветхозаветное представление о левиафанах как существах, обитающих «в нижних водах» и одновременно способных к полету, имеет отчетливые корреляции с описанием «чудских богов», содержащимся в «Повести временных лет» (XII в.): «Боги наши живут в безднах. Обличьем они черны, крылаты, имеют хвосты; взбираются же и под небо послушать ваших богов».

Характеристика Левиафана как «змея изгибающегося» в сочетании с представлением о его космоустроительной роли содержит важную параллель с деятельностью и природой легендарного китайского государя Юя. Филолог-китаист, академик РАН Б. Л. Рифтин (1932–2012) в работе «От мифа к роману. Эволюция изображения персонажа в китайской литературе» пишет: «Иероглиф юй, которым записывается имя героя, представляет собой графическое изображение какого-то необычного земноводного существа, близкого черепахе или дракону. Като Цунэката считает, что знак юй первоначально означал «извивающаяся змея»».

Это знаменательное совпадение усиливается общим полем деятельности указанных персонажей. Интенсивная деятельность Юя по усмирению вод потопа и последующему обустройству Земли и земных вод соответствует миссии Левиафана по подчинению и герметизации усмиренных вод хаоса. В еще большей степени с образом Левиафана соотносится отец Юя — Гунь, который также известен своими усилиями по обузданию потопа. Рифтин указывает, что сам иероглиф гунь не означает ничего иного, кроме имени этого мифического персонажа и одновременно огромной рыбы (такое значение дает древнейший словарь Шовэнь). Также существуют китайские тексты уже первых веков нашей эры, где прямо говорится о Гуне как о гигантской рыбе: «Сяский Гунь усмирял потоп, но не добился успеха, тогда он погрузился в пучину Юйюань и превратился в темную рыбу величиной в тысячу чжанов. После смерти она лежала поперек рек и озер. Совершенномудрые из последующих поколений считали рыбу существом, в которое превратилось божество».

Принципиальный момент ветхозаветной эзотерической традиции, связанной с образами чудовищных «гдолим таниним», ведущих свое начало из разрушенных дочеловеческих миров прошлого, состоит в том, что эти существа должны существовать на протяжении всей истории человечества. В каббалистической традиции населенные ими сферы представляют собой темный в своей потаенности или «изнаночный» аспект Творения, именуемый также «Другой Стороной» («Sitra Ahra»).

В одном из главных источников саббатианской Каббалы — «Трактате о Драконах» («Друш ха-танниним», 1666), написанном Натаном из Газы (1644–1680), из того же «дна реальности» («техиру»), где был рожден эдемский змей, происходит и центральная фигура ветхозаветной мистической эсхатологии — Мессия, именуемый «Святым Змеем» или «Святым Драконом». Там же можно найти высказывания о том, что душа Мессии с самого начала творения пребывает на «дне бездны клиппот» в обществе змеев, которые преследуют и пытаются соблазнить ее. По окончании процесса «всеобщего завершения» («тиккун») она поднимется в этот мир с целью его искупления. После окончания земной миссии «Святой Змей» должен снова спуститься в «бездны клиппот», чтобы победить «царя драконов» и переместить его и все его царство в «обитель святости».

С эсхатологической миссией «Святого Змея» отчетливо перекликается посмертное сошествие в ад Иисуса Христа, предназначенное для евангельской проповеди и освобождения заключенных там душ. Древний акроним имени Иисуса Христа и первый символ христианской традиции — «ИХтис» (др. — греч. рыба) вполне прозрачно перекликается с «рыбами большими» («гдолим таниним»). На фреске XIII века из пещерной церкви в Каппадокии изображен сюжет Тайной Вечери, где пасхальная трапеза, олицетворяющая тело Христово, представлена в виде рыбы, возлежащей на столе перед апостолами.

С символизмом воды и рыбы тесно связаны имена и образы пророка Ионы и Иоанна Предтечи, а также такие знаковые евангельские эпизоды, как насыщение народа в пустыне хлебами и рыбами (Мк. 6:34–44, Мк. 8:1–9) или трапеза Христа и апостолов на Тивериадском озере после Воскресения (Ин. 21:9–22). Сам Иисус в Евангелии именует своих учеников «ловцами человеков» (Мф. 4:19, Мк. 1:17), а Царствие Небесное уподобляет «неводу, закинутому в море и захватившего рыб всякого рода» (Мф. 13:47).