Сергей Сорочан - Ромейское царство [Часть 2]

Василевс являлся воплощением величия и могущества, символом святости, богатства и мощности Ромейского государства. Даже гербом царства служила монограмма из четырех букв В («василевс») в виде квадрата, где две буквы смотрели налево, а две направо, что расшифровывается как «Царь царей, царствующий над царями». Исключительные символические права такого царя властвовать над Икуменой, по крайней мере, христианской, для ромеев не подлежали сомнению даже тогда, когда от его владений к концу XIV в. остались «рожки да ножки», а сам он стал униженным вассалом турецкого султана. Такая официальная политическая идеология и теория универсальной власти Ромейского царства сформировались в основном из имперских элементов эллинистического и римского наследия и были прочно санкционированы христианской религией, которая видела во власти монарха исполнение высшей воли — воли Самого Бога.

Но кроме неограниченных прав и занятия «созерцательным обдумыванием» у византийских богоданных венценосцев были и важные обязанности. Главной среди них являлось издание законов и, как мы уже указали, строгое соблюдение законности. Особой заботой императора ромеев становилась забота о евфинии — благосостоянии общества, об «общем благе» для подданных Империи. Он должен был поддерживать в обществе то, что ромеи называли омонойей — согласием, единомыслием в государстве для всех его членов в соответствии с тем положением, которое каждый из них занимал. Если василевс не пекся об «общем благе», как сказал византийский историк XI в. Михаил Атталиат, то есть предавал интересы ромеев, его могли и должны были признать неугодным Богу, а значит, поднять «законный» в подобном случае мятеж против него, лишить власти.

Парадоксально при этом еще и то, что византийская монархия строила свою экономику… на социалистических основаниях. Правительство во все вмешивалось, все контролировало, все регламентировало. Все — частное предпринимательство, производство, труд, потребление, весы, количество и качество товара, внешняя торговля, узаконенный размер барышей, общественное благосостояние, даже перемещение населения в той или иной степени находилось под бдительным надзором государства, регулировалось им и императором, следствием чего было наличие сонма чиновников, действовавших от имени царя и в свою очередь контролировавшихся им. Как это оценить?

Нам, воспитанных на ценностях современной демократии, надо обязательно учитывать, что самодержавие это независимость от других государей, а не произвол, вседозволенность, уверенность в собственной непогрешимости. Кто такой самодержец? Это суверен, не платящий никому дани и самостоятельно принимающий решения. Но это не значит, что он все делает сам как хочет. Действительно, все полномочия высшей власти у него нераздельны, ему не ставит границ другая земная власть и он не может быть поставлен перед земным судом, но над ним — суд собственной совести и еще более важный Божий суд. И он должен считать священными границы своей власти, причем считать куда жестче, чем если бы они были ограничены только некими предписаниями. Тяга к соблюдению традиций, осторожность к новому, консервативные чувства — это не значит мракобесие и застой. Как правило, любой монарх, — и византийский не исключение, — проводил реформы, но не опрометчиво, чтобы не потерять власть, а только те, что действительно настоятельно назрели. При этом лихорадочная реформаторская деятельность не приветствовалась, ибо справедливо считалась опасной.

Нет сомнений, что монархия избавляла страну от регулярной тряски сомнительных, якобы «демократических» выборов — процедуры заведомо постановочной, замешанной на выборных технологиях, договоренностях деловых групп, нечестности, фальсификации результатов. Тем самым она ослабляла политические раздоры, которые в противном случае, как при республике, поедали бы значительную часть духовных сил народа, его внимания и времени. Прекрасно понимая, что голосовать не за кого, народ в таких случаях все равно упорно, исступленно обсуждает, кому отдать голоса, зачастую ничего не получая взамен.

Автократор же ничего не обещал ради избрания, ибо не люди его избрали. На него указывала не людская воля, а, как говорили ромеи, Перст Божий. При монархии власть оставалась Богоданной. Уже поэтому монарх имел возможность беспристрастно уравновешивать и создавать дух народного единения. Его личное благо и сила обычно совпадали с благом и силой всей страны. Он был вынужден выступать защитником всенародных интересов, уже хотя бы для того, чтобы уцелеть. Для этнически пестрых стран, таких как Византия, царь оказывался единственной скрепой и олицетворением единства.

Теоретически византийский император мыслился как земной отец-покровитель, возле которого каждый гражданин занимает место в соответствии со своим положением и заслугами. Раз все христиане, значит, все равны по рождению, и с этой точки зрения монарх только первый среди равных в этой своеобразной «византийской республике». Он должен заботиться о евфинии, а значит, о каждом своем верном подданном, даже из самых низших слоев общества — пенитес, защищать его от правителей. Большинство указов византийских государей именно про это. Диакон Агапит в написанном около 536 г. сборнике наставлений Юстиниану I подчеркивал, что царь поставлен Богом над миром ради содействия в полезном и рекомендовал ему «с разумным советом и с усердной молитвой тщательно изыскивать полезное для всего мира». Поэтому ромеи требовали от своего государя, как соблюдения законов, так и еще более набожности, а главное, подражания Богу в милосердии, человеколюбии и добрых делах, дабы он мог царствовать, как подчеркивал Агапит, «над добровольно повинующимися людьми». По этой же причине они видели в царе человека прежде всего «созерцательного», «обдумывающего» (феоритикос), в то время как занимающий следующую ступень кесарь , как правило, соправитель, наследник царя, считался уже человеком дела (практикос).

Да, монарх и только монарх мог перешагнуть любой писаный закон Ромейского царства, но только тогда, когда чувствовал сердцем, что закон не безгрешен, и в опасную минуту или во имя милосердия его можно и нужно переступить. И тогда это было христианнее закона. Когда подавляющее большинство подданных добровольно признавало его действия справедливыми, когда он оправдывал их ожидания, царь действительно мог творить всё, не опасаясь немногочисленных несогласных. Василевс волею Бога, даже средний человек, но лишенный соблазнов богатства, еще большей власти, титулов, не нуждался делать гнусности для своего возвышения и, что очень важно, имел полную свободу суждения.