Сергей Сорочан - Ромейское царство [Часть 2]

Идея Филофея тут была очень кстати, но лишь к концу XVI в. она набрала вес и авторитет. Уложенной грамотой Собора 1569 г. определение Москвы как Третьего Рима стало нормой, и со временем было подкреплено установлением собственного независимого Патриаршества. Добиться этого оказалось несложно, надавив на Константинопольского патриарха Иеремию, вселенского только по названию и находившегося, мягко говоря, в сложном положении. Бесприютный, нищий скиталец, весной 1598 г. он прибыл в Москву к царю Феодору I и его «премьер-министру», боярину Борису Годунову, чтобы слезно молить помочь с деньгами для нового здания Патриархата, поскольку был нагло изгнан султаном Мурадом III из разграбленного, полуразрушенного монастыря Паммакаристос. В честь завоевания Азербайджана турками в этой обители была устроена мечеть с красноречивым названием Фетиейе — «Победа». Подавленный несчастьями, бездомный архиерей не только был готов признать новосоздаваемый тогда русский Патриархат, но и сам был очень не прочь стать его Патриархом, что, впрочем, не устроило правителей Руси, разумеется, хотевших ставленника из своих. Только через несколько лет скитаний Константинопольский, а по сути, уже Турецкий патриархат обрел пристанище в храме Св. Георгия в Фанаре, где Вселенский патриарх пребывает и сейчас (ныне его паства насчитывает всего лишь 4000 человек). Тогда то, при создании автокефального Патриархата Руси, как уже говорилось выше, и вспомнили о формуле-идеологеме «Москва — Третий Рим».

К сожалению, в последующем доктрина «Третьего Рима» достаточно негативно повлияла на развитие русского государства. Как верно заметил Борис Акунин в своей увлекательной, полемичной истории российского государства, она «исторически предопределила и концепцию „третьего пути“, уникально российского, отличного и от западной, и от восточной модели развития». Эта имперская идеология, с одной стороны, станет ориентировать страну на стремление к лидерству, а с другой — понуждать ее к обособлению и неучастию в общеевропейской эволюции. Указанное неминуемо приведет ко все большему техническому, военному и общественному отставанию, поскольку как раз в эту эпоху западная Европа стала авангардом научного, общественного и социально-политического развития. Нельзя не согласиться с тем, что преемники Ивана III вплоть до Петра Великого, действительно, будут оберегать «особость» Руси и ее культурную изоляцию, дабы не осквернить чистоту «Третьего Рима».

Новая династия русских царей — Романовы транскриптировали свое прозвище как «римляне», «ромеи». Более того, к середине XVII в. при царе Алексее Михайловиче Романове и Патриархе Никоне в России укрепляется идея универсального государства, опекающего весь православный мир. При этом не забывали развивать и идею наследия России от Киевской Руси. Многое для этого сделали украинские интеллектуалы XVII–XVIII вв., которые массово переезжали в Московию на службу. К примеру, киевский «Сонопсис», ставший учебником, обосновывал происхождение российских царей от правителей Киевской Руси, в свою очередь принявших духовные корни православного христианства от Ромейского царства.

Даже империя Петра Великого, при всех ее прозападных ориентирах, не отвергала основополагающего учения о Православном Царстве и его главе-монархе, очевидно, инстинктивно чувствуя, что как прежде Запад ненавидел Византию, так теперь он ненавидит, презирает Православную Русь. Правда, Петр I больше ориентировался на наследие не столько Византии, сколько Первого Рима, отчего модернизировал византизм, отменил Патриархат, ввел в том же 1700 г. юлианский календарь, стал именовать новую столицу России «градом Св. Петра», а в 1721 г. вместо ставшего уже привычным титула царя принял титул императора.

Однако следует учитывать, что русские монархи ориентировались во многом не на Византию или Запад, а на политические традиции восточных деспотий вроде монгольской Орды. Да, Россия переняла у Византии саму идею самодержавия, но в России считали сакральной личность царя, тогда как в Ромейском царстве таковой являлась сама монархическая власть, царский трон как таковой, но не государь, восседавший на нем. На Руси в эпоху Московского царства не было понятия верховенства закона, как в Византии. Ее светская власть, куда в большей мере, чем в Византии, узурпировала сакральные функции, подчинила Церковь, хотя и там, и там Церковь была государственной, а ее автономия — слабой. Эллинизм не привился в русском христианстве, как это случилось в Византии, где образование всегда оставалось светским.

И все же, при всех оговорках, царская Россия надолго унаследовала стойкие архетипы, православное духовное наследие и моральный престиж Ромейского царства, его традиции, веру, идеалы, культ монарха, религиозное отношение к правителю, имперские идеи всеединства, идеи универсальной государственности, которые завладели страной на подсознательном уровне. Замечательный русский историк Василий Осипович Ключевский мудро заметил по этому поводу: «Вместе с великими благами, какие принесло нам византийское влияние, мы вынесли из него и один большой недостаток. Источником этого недостатка было одно — излишество самого влияния». Действительно, именно отсюда, из этих корней проистекает роднящее русских с ромеями преклонение перед властью с желанием при всяком удобном случае напакостить этой власти, а порой выплеснуться свирепым самосудом толпы, стихийным бунтом «бессмысленным и беспощадным», после которого то же государство вполне по-византийски жестоко расправлялось с бунтовщиками. Отсюда же проистекают и встречающиеся порой гипертрофированные апология, почитание, прославление Византии, доходящие до огульного отрицания всего западного, демократического, либерального, и еще более — придуманные мифы о мессианской преемственности Ромейского царства с современной Россией, ставшие особенно навязчивыми после распада СССР.

Впрочем, не одна Россия оставалась приютом византийской веры и культуры. У греков сохранились такие укрепленные древнейшие монастыри как Св. Екатерины на Синае или Великая Лавра Св. Саввы в Палестине. Наконец, они нашли прибежище и в могущественных монастырях, а также в скитах и келиях Афона на удивительно живописных скалистых склонах Агион Орос — Святой Горы, расположенной на одном из полуостровов приморской гористой Халкидики в Македонии, и тем самым открыли новую страницу византийской культуры, которая еще многие столетия духовно питала все православные народы. Афону, этой своеобразной монашеской республике, уже с 1312 г. находившуюся под юрисдикцией Константинопольского Вселенского патриарха, удалось убедить турецкого султана признать часть своих владений как неотчуждаемую собственность. Благодаря этому было обеспечено выживание Святой Горы. Она получила особое, международное значение для тех, кто оказался под османским игом. Ее многочисленные сохранившиеся библиотеки стали источником литературы. Православные греки, грузины, сербы, болгары видели в Афоне символ грядущего освобождения. В тяжелых условиях мусульманского владычества они получали оттуда все необходимое для поддержания христианского благочестия — священнослужителей, духовных учителей, книги, иконы, святые реликвии. На Афон посылали угнетенные народы и своих лучших сынов для усвоения знаний, подпитывавших и укреплявших веру и культуру. Любой искавший здесь уединения, если только он не был женщиной, мог рассчитывать по крайней мере на три дня бесплатного гостеприимства.