Евгений Добренко - Поздний сталинизм: Эстетика политики. Том 1

См.: Добренко Е. Музей революции: Советское кино и сталинский исторический нарратив. М.: Новое литературное обозрение, 2008; Платт К. Репродукция травмы: сценарии русской национальной истории в 1930‐е годы // Новое литературное обозрение. 2008. № 90.

Разумеется, московский культурный миф существовал и ранее (об этой предыдущей стадии «московского мифа», на смену которой пришла «государственная», см.: Репин А. О «московском мифе» в 20–30‐е годы ХX века – http://lit.1september.ru/articlef.php?ID=200304606), но именно в 1930–1940‐е он был «переформатирован» в государственный, тогда как петербургский изначально создавался как миф о противостоянии человека и государства. См.: Топоров В. Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» (Введение в тему) // Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М., 1995; Clark K. Moscow, the Fourth Rome: Stalinism, Cosmopolitanism, and the Evolution of Soviet Culture, 1931–1941. Cambridge, Mass.: Harvard UP, 2011.

Об этом «геополитическом» переписывании истории средневековой Руси в конце 1930‐х см.: Данилевский И. Ледовое побоище: Смена образа // Отечественные записки. 2004. № 5. О более широком контексте подобного переписывания см.: Дубровский А. М. Историк и власть: Историческая наука в СССР и концепция истории феодальной России в контексте политики и идеологии (1930–1950‐е гг.). Брянск: Изд-во Брянского гос. ун-та, 2005; Юрганов А. Л. Русское национальное государство: Жизненный мир историков эпохи сталинизма. М.: РГГУ, 2011; Тихонов В. В. Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука. Середина 1940‐х – 1953 г. М.; СПб.: Нестор-История, 2016.

О том, насколько распространенным был этот прием в советской детской поэзии, свидетельствует вышедшее за год до поэмы Кончаловской стихотворение Самуила Маршака «Быль-небылица: Разговор в парадном подъезде» (1947), все построенное на подобной перебивке дореволюционной старины с советскими реалиями. Остранение происходит через восприятие советскими пионерами рассказов о дореволюционной жизни и их незнании не только ее реалий, но и обозначающих их слов. Кончаловская следует за Маршаком не только в использовании приема, но и интонационно: «– Вы, верно, жители Москвы? / – Да, здешние – с Арбата. / – Ну, так не скажете ли вы, / Чей это дом, ребята? / – Чей это дом? Который дом? / – А тот, где надпись „Гастроном“…»

См.: Сидельников В. Москва в советской устной поэзии // Литература в школе. 1947. № 2.

О праздновании 800-летия Москвы см.: Махнырев А. Л. 800-летие Москвы: Великий праздник после Великой Победы. СПб.: Нестор-История, 2017.

Цит. по: Васькин А. А., Назаренко Ю. И. Сталинские небоскребы. С. 53.

Хмельницкий Д. Зодчий Сталин. С. 254.

Как писал Селим Хан-Магомедов, «высотные здания с самого начала рассматривались властными заказчиками как некие триумфальные башни в ознаменование Победы» ( Хан-Магомедов С. О. «Сталинский ампир»: проблемы, течения, мастера // Архитектура сталинской эпохи: Опыт исторического осмысления. М.: КомКнига, 2010. С. 23).

Эту мысль подтверждает и историк сталинской архитектуры Хмельницкий, называющий московские высотные здания «абсолютной вершиной художественного развития советской архитектуры и символом победы над формализмом» ( Хмельницкий Д. Архитектура Сталина. Психология и стиль. С. 278).

Цит. по: Зодчие Москвы ХХ в. М.: Моск. рабочий, 1988. С. 35.

Там же.

Там же.

Хмельницкий Д. Архитектура Сталина. С. 286.

Хмельницкий Д. Зодчий Сталин. С. 56.

Косенкова Ю. Л. Советский город 1940‐х – первой половины 1950‐х годов: От творческих поисков к практике строительства. С. 263.

Цит. по: Косенкова Ю. Л. Советский город 1940‐х – первой половины 1950‐х годов. С. 269.

Цит. по: Косенкова Ю. Л. Советский город 1940‐х – первой половины 1950‐х годов. С. 270–271.

Цит. по: Там же. С. 271.

Цит. по: Там же. С. 269.

Паперный В. Культура Два. М.: Новое литературное обозрение, 1996. С. 308.

Хмельницкий Д. Архитектура Сталина. С. 288.

Хмельницкий Д. Зодчий Сталин. С. 251–253.

Хмельницкий Д. Архитектура Сталина. С. 293.

Хмельницкий Д. Архитектура Сталина. С. 296.

Там же. С. 287.

Там же. С. 298.

Там же. С. 194.

См.: Зиновьева О. А. Символы Сталинской Москвы. М.: ТОНЧУ, 2009. С. 194.

Цапенко М. П. О реалистических основах советской архитектуры. М.: Гос. изд-во лит. по строительству и архитектуре, 1952. С. 256.

См.: Хмельницкий Д. Архитектура Сталина. С. 180.

Цит. по: Гершкович Е., Корнеев Е. Высокий сталинский стиль. М.: Трилистник, 2006. С. 22.

Органичность подобных архитектурных решений внутри сталинской культуры такова, что для ее адептов не была ясна двусмысленность подчеркиваемой разницы между нью-йоркскими и московскими высотными зданиями. Вынужденной высотности нью-йоркской архитектуры здесь противопоставлялась статусная высотность московской. Так, Каро Алабян всячески подчеркивал «размах» здания МГУ по сравнению с Колумбийским университетом, который занимает территорию в 12 раз меньшую, чем Московский. Как если бы научная репутация университета измерялась квадратными метрами территории его кампуса ( Алабян К. С. Высотные здания столицы // Огонек. 1952. № 37. С. 6).

Цапенко М. П. О реалистических основах советской архитектуры. С. 238.

Там же. С. 238.

Зиновьева О. А. Символы Сталинской Москвы. С. 204.

Хмельницкий Д. Архитектура Сталина. С. 298.

Руднев Л. Интерьеры Дворца науки на Ленинских Горах // Архитектура и строительство Москвы. 1953. № 1. С. 17.

Там же.

Гегелло А. Новый успех советской архитектуры: Высотное здание на Смоленской площади // Архитектура СССР. 1952. № 11. С. 14.

Хмельницкий Д. Архитектура Сталина. С. 299.

Зыков Ив. Дворец науки // Новый мир. 1953. № 1. С. 161.

Там же.

См.: Докладная записка и. о. начальника Главного управления охраны памятников архитектуры Ш. Е. Ратия председателю Комитета по делам архитектуры при СМ СССР А. Г. Мордвинову о сохранении памятников архитектуры при строительстве высотных зданий 3 марта 1947 г. // Косенкова Ю. Л. Советский город 1940‐х – первой половины 1950‐х годов. С. 264–265.