Сергей Полехов - Наследники Витовта. Династическая война в Великом княжестве Литовском в 30-е годы XV века

Вместе с тем православное вероисповедание не было обязательным условием признания князя или наместника, присланного из Вильны, местным обществом. Так, католицизм исповедовали уже упоминавшиеся Свидригайло и Сигизмунд Кейстутович, княжившие в землях Чернигово-Северщины. Вероисповедание не было их частным делом, о нем знали их подданные, а нередко оно находило выражение в мерах того или иного князя по поддержке «своей» конфессии. Тем не менее католицизм Свидригайла не помешал ему в 1408 г. возглавить выезд многочисленных князей и бояр, а также черниговского православного епископа Исаакия в Москву. Когда в декабре 1391 г. Витовт явился с войсками союзного ему Ордена в Литву и осадил Городенский замок, ранее ему принадлежавший [391], то его, по сообщению хроники помезанского официала, передала ему находившаяся в замке литва и русь [392]. Хотя Витовт еще в 1386 г. по чисто политическим соображениям перекрестился из православия в католицизм [393], для городили он оставался «своим» князем; если верить «Летописцу великих князей литовских», т. е. фактически самому Витовту, между 1389 и 1392 гг. не преминули перейти на его сторону и полочане [394], за каких-нибудь десять лет до этого отказывавшиеся принять на княжение язычника Скиргайла. На фоне этих известий не выглядит таким уж невероятным известие из послания сторонников Свидригайла отцам Базельского собора католической церкви 1433 г., согласно которому они в свое время присягнули, что изберут великим князем литовским лишь католика [395]. Можно вспомнить и факт основания Федором Даниловичем Острожским доминиканского монастыря в его родном Остроге. Как отметил В. А. Воронин, вряд ли можно говорить о том, что он был принужден к этому какими-то внешними силами [396].

Важно было не только то, кто из вельмож займет тот или иной пост, важен был объем полномочий, которые он при этом получал. Великокняжеский наместник возглавлял войска «своей» земли во время боевых действий, осуществлял судебную власть над ее населением и сбор налогов. Он выступал в качестве «эксперта» по делам земли перед лицом центральной власти и иностранных контрагентов. Так, на наместнике лежала обязанность практического исполнения великокняжеских распоряжений о тех или иных пожалованиях в соответствующем регионе. Он подыскивал объекты, пригодные для пожалований (угодья, населенные пункты, крестьян) [397], и иногда контролировал составление соответствующих актов: об этом говорят записи на них о «приказе» того или иного вельможи [398]. В компетенцию наместника входило и представление того или иного землевладельца к господарскому пожалованию [399]. Наконец, случалось, что и сами наместники жаловали земли на подвластных им территориях [400]. Во внешних контактах они представляли интересы прежде всего великого князя [401], но также и местного общества (об этом свидетельствует обширная переписка Полоцка с Ригой по торговым делам). При этом часть прерогатив, таких как занятие ряда более низких должностей в местном управлении (например, окольничих и тивунов в Смоленске) и держание волостей, оставалась в руках местных бояр и мещан. Они, как и представители православного духовенства, составляли элиту своей земли, подобную правящей элите ВКЛ «в миниатюре»: с ними наместник советовался по вопросам управления землей [402]. Так, полоцкий наместник Федор (Корсак) вершил суд с боярами [403], равно как и новогородский наместник Петраш Монтигирдович [404]; в присутствии местной знати жаловал земли подольский староста Георгий Гедигольд [405]. Здесь мы имеем дело с той же ситуацией, что и в общегосударственном масштабе: в условиях слабого развития аппарата управления любой наместник был «обречен» на поиски согласия с местной общественной верхушкой [406]. Функции местного управления невозможно было целиком и полностью возложить на безусловно лояльных центральной власти литовцев, поскольку документы XV в. говорят о довольно слабом их проникновении в русские земли ВКЛ [407].

Была и еще одна очень важная причина, по которой великокняжеский наместник не мог обойтись без содействия жителей вверенного ему региона. В одном из писем немецких купцов из Полоцка в Ригу конца XIV или начала XV в. рассказывается, как те отправились к Витовту, находившемуся тогда в Полоцке, жаловаться на полочан по поводу порядка взвешивания товаров: «На это король ответил нам и сказал, что ему не было об этом известно, его здесь не было, когда был заключен мир, он намерен посоветоваться со своими горожанами и дать нам ответ». После этого Витовт через двух своих вельмож передал немцам, что необходимо провести полоцко-рижский съезд [408]. В другом послании передаются слова полоцкого наместника Монтигирда: он знает о договоре лишь то, что ему сообщили полочане [409]. Действительно, многочисленные крестоцелования, о которых говорится в полоцко-рижской переписке этого времени, далеко не всегда фиксировались на письме. В условиях господства устного слова конкретное содержание того или иного порядка, «старины» великому князю и его наместнику могли сообщить лишь полочане [410]. Следует подчеркнуть, что специальные документы (областные привилеи) фиксировали права местных элит (боярства, мещанства) лишь в Полоцкой и Витебской землях, но такими правами по неписанной традиции обладало боярство и в других регионах.

В XIV в. в общих чертах определился состав правящей элиты ВКЛ. В него входили князья (в подавляющем большинстве родственники правителя) и наиболее знатные, родовитые литовские бояре — «приятели» монарха. Каждая смена правителя на виленском престоле начиная с середины XIV в. сопровождались внутренними конфликтами, а потому влекла за собой изменения в составе правящей элиты. Новый монарх, с одной стороны, приводил с собой своих сторонников, с другой — должен был найти тот или иной modus vivendi с окружением своего предшественника. Физическое устранение его членов было исключением: любой правитель был заинтересован в укреплении своей позиции, а не в увеличении числа недовольных, поэтому стремился интегрировать реальную или потенциальную оппозицию в свое окружение. Необходимо подчеркнуть, что продолжавшая всё это время экспансия Литовского государства на русские земли не вела к интеграции их знати в правящую элиту этого государства. В ближайшее окружение монарха по-прежнему входили немногочисленные князья и литовские бояре [411].

В результате к началу XV в. основную часть правящей элиты ВКЛ составляла верхушка литовского боярства. В одну группу входили бояре из окружения Ягайла, которым (или потомкам которых) удалось интегрироваться в правящую элиту и при Витовте. Известны примеры Михаила Минигайла, который долгое время в конце XIV в. был ошмянским старостой, в 1393 г. упоминается в должности виленского старосты, а в 1413 г. — виленского каштеляна, и Андрея Гаштольда — кревского старосты в 1398–1401 гг. [412]; высокое положение занял в дальнейшем и его сын Ивашко (Ян) Гаштольд. Вероятно, такова была судьба Альберта Монивида и его родственника Станислава Чупурны — наиболее влиятельных вельмож в окружении Витовта [413]. Боярин Братоша (родоначальник Зеновичей), также занявший высокое положение при Витовте, в 70–80-е годы XIV в. служил полоцкому князю Андрею Ольгердовичу, а затем Владиславу Ягайлу и его брату Скиргайлу [414]. Многие бояре происходили из окружения самого Витовта или его отца Кейстута. Специальные исследования «боярской» части правящей элиты ВКЛ при Витовте показывают уже отмеченную особенность — отсутствие в ней боярства русской части ВКЛ. Почти все бояре, входившие в окружение Витовта, исповедовали католицизм, православными были лишь Братоша с сыновьями и Ходко Юрьевич. Однако их вотчины находились на территории Литовской земли — к югу от Новогородка и Городна [415].