Нэнси Митфорд - Мадам де Помпадур [Madame de Pompadour]

Кстати, языки уже работали вовсю. Те, кто видел, как король с мадам д’Этиоль вместе выходили из ратуши, решили, что она отправилась с ним в Версаль. В самом Версале придворные гадали, скоро ли увидят ее вновь и что происходит — мимолетное увлечение или серьезный роман. Люди, хорошо знавшие короля, бились об заклад, что это лишь интрижка. Никогда в жизни, говорили они, он не приведет в Версаль на роль фаворитки какую-то мещанку. В анналах истории французских королей таких случаев не значилось и стало бы совершенно неслыханным скандалом. В конце концов фаворитка короля играла при дворе важнейшую роль, с которой могла справиться только особа, рожденная и выросшая у подножия трока. Да и сам король, казалось, в эту минуту испытывал сомнения — возможно, оттого, что не был окончательно уверен в своих чувствах. Мадам д’Этиоль была не из тех женщин, с которыми можно поразвлечься и бросить, обойтись как с игрушкой, на несколько дней отнять у мужа и семьи, а потом вернуть по принадлежности. С ней надо было либо идти до конца, либо не начинать вообще. Конечно, манеры ее отдавали средним сословием, она говорила и даже думала совсем не так, как придворное общество, и если это забавляло короля, когда они беседовали с глазу на глаз, то он мог опасаться попасть в неловкое положение при таких вельможах, как герцог де Ришелье. Несомненно, ему хотелось завести постоянную связь; король жаловался камердинеру Бине, что устал метаться от одной женщины к другой. Тогда, сказал Бине, ему не найти лучше мадам д’Этиоль, которая от любви к королю лишилась сна и аппетита. Похоже, что Бине взялся за дело всерьез. Епископ Мирепуа, как и Бине, состоявший в окружении дофина, глава крайней католической партии при дворе, даже пригрозил ему увольнением. Бине бросился к королю, тот был разгневан этой бестактной выходкой и сказал, что ни о каком увольнении и речи быть не может. Скоро заметили, что мадам д’Этиоль частенько впархивает и выпархивает из дворца. Никто не знал, там ли она ночует, и если да, то в какой комнате, но король в этот период часто ужинал один, а ее экипаж вечерами возвращался в Париж. Бине, которого круглые сутки донимали расспросами любопытные придворные, говорил, что она хлопочет о месте откупщика для своего мужа. Однако муж понятия не имел об этих хлопотах. Господин де Турнем, из ко-торого Ренетт могла вить веревки, когда пожелает, услал его по делу в Прованс. К тому моменту, как ничего не подозревавший бедняга вернулся в Париж, дело зашло так далеко, что де Турнему осталось только объявить племяннику, что жена для него потеряна навсегда. Д’Этиоль лишился чувств, был убит горем, написал жене трогательное письмо с мольбой вернуться. Мадам д’Этиоль, по натуре крайне прямодушная и открытая, ничего не могла утаить — вечно все выкладывала напрямую, и в этом состояла часть ее обаяния; она тут же показала письмо королю, что на первый взгляд кажется шагом не слишком разумным. Но с тех пор как маркиз де Монтеспан, муж фаворитки Людовика XIV, подкатил к Версалю в карете, задрапированной черной тканью, причем на крыше покачивалась пара оленьих рогов, короли питали здравое уважение к мужьям и к возможным ответным шагам с их стороны. Людовик XV не перенес бы такого инцидента. Ему показалось, что, познакомив его с письмом, госпожа д’Этиоль поступила крайне неделикатно, в дурном вкусе, именно так, как можно ожидать от особы ее круга, и, возвращая ей письмо, холодно проговорил: «Очевидно, ваш муж очень порядочный человек, мадам».

И тем не менее это письмо означало, что д’Этиоль в Париже, что он все знает, и заставило короля задуматься. Очевидно, настал момент, когда ему следовало решить, возвести ли мадам д’Этиоль в ранг официальной фаворитки или отпустить ее к мужу, который все еще готов принять ее, но неизвестно, надолго ли хватит его терпения. Король был влюблен. Он уже успел понять, что она никогда ему не наскучит и что нетрудно придать ей недостающий светский лоск, чтобы не испытывать за нее смущения. «Будет забавно заняться ее воспитанием», — сказал король. К тому же она готова была целовать его следы, а какой мужчина может остаться к этому равнодушным? Кончилось тем, что мадам д’Этиоль окончательно осталась в Версале, в маленькой квартирке, некогда принадлежавшей мадам де Майи и соединенной потайной лестницей с покоями короля. Первое ее публичное появление при дворе состоялось 3 апреля во дворцовом театре, где давали итальянскую комедию.

Король и королева сидели каждый в своей ложе, которые располагались одна над другой. Мадам д’Этколь заняла ложу с противоположной стороны от сцены и была хорошо видна обоим. Конечно, все глаза обратились на нее, и герцог де Люинь, состоявший при особе королевы, вынужден был признать, что она на редкость хороша и прекрасно одета. После спектакля король отужинал с двумя ближайшими своими друзьями, герцогом д’Айеном и графом де Куаньи, а четвертой была мадам д’Этиоль. Она стала появляться за ужином, на маленьких вечерних приемах, которые король устраивал для своих приближенных. В это время по ее адресу высказывалось на удивление мало язвительных замечаний, так как все были согласны в том, что они с королем страстно любят друг друга.

От Вольтера пришло льстивое письмо — он явно надеялся на большие выгоды от нового положения своей приятельницы. Ее родители были на седьмом небе, как и дядюшка де Турнем. Только муж был безутешен, но кто же о нем вспоминал? Людовик XV оказался совершенно прав, говоря, что Ленорман д’Этиоль очень порядочный малый: он не пытался воспользоваться фавором своей жены ради постов и наживы, а всякий раз, как ей было угодно написать ему, отвечал с безукоризненной вежливостью. Остальные члены его семьи сохранили с ней прекрасные отношения. Сестра мужа, мадам де Баши, всегда была в числе ближайших друзей мадам д’Этиоль. Кузину мужа, мадам д’Эстрад, она взяла с собой в Версаль в качестве неофициальной фрейлины. И никогда она не переставала заботиться о семье Ленорман. Когда умер отец мужа, она горевала по нему как пристало невестке и даже отменила прием, на который был зван весь двор. Д’Этиоль с Абелем Пуассоном остались друзьями на всю жизнь и в Париже их частенько видели вместе. Но никогда больше он не встречался со своей женой.

Тем временем уже пятый год шла война за австрийское наследство. Австрийский император умер в 1740 году, оставив единственную дочь, Марию-Терезию. При жизни императора князья Священной Римской империи и монархи Европы приняли обязательство (прагматическую санкцию) уважать ее права, но как только он умер, гаранты не устояли перед искушением половить рыбку в мутной воде. Баварский и саксонский курфюрсты, короли Испании и Сардинии выдвинули территориальные требования к имперской короне от имени либо своих жен, либо собственных прародительниц из габсбургского дома. Прусский же король обошелся вовсе без требований, а сразу взял быка за рога: в декабре 1740 года его войска оккупировали австрийскую провинцию — Силезию. В Европе вспыхнула большая война, в которую Франции вообще не следовало бы ввязываться. С ее стороны это было и непохвально, и нерасчетливо. На ее долю выпало слишком много лишений и мало преимуществ, а из-за понесенных расходов французский флот оказался в безнадежном состоянии. Людовик XV при всей своей любви к баталиям был правитель чрезвычайно миролюбивый и выступал против участия в этой войне. Тех же взглядов был и кардинал Флери, но когда началась война, кардинал лежал на смертном одре, и военная клика взяла верх над миролюбием короля. Ненависть к Австрийской империи представляла собой в ту эпоху решающий фактор, общий знаменатель внешнеполитических настроений во Франции, в чем королю, к его несчастью, предстояло убедиться в будущем.