Нэнси Митфорд - Мадам де Помпадур [Madame de Pompadour]

Поначалу у Франсуа Пуассона дела шли хорошо. Он переселился с улицы Клери в большой дом на улице Ришелье, отделанный деревянными панелями, новейшими удобствами, роскошный, современный. Но в 1725 году, когда его маленькой дочери было четыре года, разразился скандал, связанный с какими- то махинациями с зерном, поставляемым населению братьями Пари. До этого несколько лет подряд выдались неурожайными из-за холодной дождливой погоды, поэтому в столице начался голод, страсти накалились, и похоже, что Пуассона сделали козлом отпущения. Он едва успел перебраться через германскую границу, чтобы избежать ареста, и предоставил мадам Пуассон самостоятельно выпутываться из не-приятностей, сочтя (возможно — не без грусти), что она так прелестна, что наверняка выйдет сухой из воды. Он оказался прав, так и случилось, но сначала ей пришлось претерпеть немало злоключений и унижений, причем дом на улице Ришелье со всей обстановкой и вещами был у нее отнят и пошел с молотка. От этих бедствий ее спас господин Ленорман де Турнем, бывший посол в Швеции, а теперь директор индийской компании и откупщик — сборщик косвенных налогов. Таких людей, бравших на откуп платежи пошлин и налогов, всегда уважали в мире финансовой буржуазии, и де Турнем был в большой дружбе с семейством Пари. (Его тоже многие считали отцом мадемуазель Пуассон, но это не слишком похоже на правду. Ведь будь он давним любовником мадам Пуассон, вряд ли он оставил бы ее после бегства мужа на долгие месяцы в столь тяжком затруднении).

Этот славный малый и к тому же богач обожал мадам Пуассон и взял на себя попечение обо всей ее семье. Он заботился об образовании детей, Жанны- Антуанетты и ее младшего брата Абеля, а восемь лет спустя добился возвращения в Париж из изгнания и самого Франсуа Пуассона. Того полностью оправдали от всех обвинений и поручили ему ответственную должность, связанную с поставками для армии. С тех пор де Турнем и Пуассоны счастливо жили все вместе.

О детстве Жанны-Антуанетты известно мало. В то время жизнь ребенка почти не оставляла следов в документах. Девяти лет от роду она ходила к гадалке, которая предсказала ей власть над сердцем короля (через двадцать лет среди счетов маркизы де Помпадур появится строка о выплате этой женщине шестисот ливров «за предсказание мне в девятилетием возрасте, что я стану фавориткой короля»), и с тех пор ее в семье прозвали Ренетт — королевна, маленькая королева. По желанию отца она провела год в монастыре в Пуасси, где жили в монахинях две его сестры. Сестры писали ему в Германию, что будет лучше, если он станет посылать деньги прямо к ним, а не через мадам Пуассон. Ренетт была очень хрупкого здоровья и подолгу лежала в постели, захлебываясь от кашля и мучаясь болями в горле. Если добрые монахини и смогли чему-нибудь научить девочку, они, несомненно, не внушили ей ни малейшего представления о римско-католическом вероисповедании. Выйдя из монастыря, она училась дома, под надзором господина де Турнема и своей матери, и это светское образование оказалось выше всяких похвал — мало было на свете таких разносторонне образованных и воспитанных женщин.

Жанна-Антуанегга владела актерской игрой, умела петь и танцевать — этому научил ее Желиотт из Комеди Франсез; могла декламировать наизусть целые пьесы, ведь ораторское искусство ей преподавал драматург Кребильон; игрой на клавикордах ока владела в совершенстве, что в те времена, когда нельзя было просто нажать на кнопку' чтобы зазвучала музыка, ценилось высоко. Она увлекалась садоводством и ботаникой, знала все о чудесных саженцах, которые доставляли во Францию со всех концов света, любила естественную историю и собирала редких экзотических птиц. Ее почерк, который кажется на удивление современным, был красив и четок. Она владела кистью и карандашом, увлекалась резьбой по драгоценным камням. И наконец, но не в последнюю очередь — она великолепно разбиралась в домоводстве. Брата Абеля тоже учили всему, что считалось тогда обязательным для богатого молодого человека. Еще важнее уроков было то, что дети Пуассонов росли среди людей с прекрасным вкусом, | которые понимали и уважали искусство во всех проявлениях — это были честные буржуа, которые, взяв художника под свое покровительство, щедро оплачивали заказанную работу. Позже и брат и сестра всегда следовали этому примеру в отличие от многих представителей французского высшего общества.

С младых ногтей Ренетт была настоящей чаровницей. Она очаровала своего «отчима» де Турнема, монахинь в монастыре, которые ее нежно полюбили, тревожились и справлялись о ней много лет после того, как она их покинула, а отец, мать и брат просто боготворили землю, по которой она ступала. Она росла, одаренная всем, чего может пожелать женщина, кроме одного — она никогда не отличалась крепким здоровьем. Ренетт не была красавицей в обычном понимании, но являлась истинным воплощением прелести, хотя ее облик, главное в котором составляли не столько черты лица, сколько внутреннее сияние и выразительность, не удалось передать ни одному художнику. Ее брат всегда говорил, что ни один из многочисленных портретов на нее по-настоящему не похож; действительно, они не слишком ‘ схожи и между собой. Мы узнаем ее по положению 1 тела, по изяществу линий, но не по лицу. Больше сведений о ее внешности можно почерпнуть из описаний современников в частных дневниках и мемуарах, которые оставались неизданными много лет после ее смерти.

Дюфор де Шеверни, который и сам был по происхождению буржуа и вечно завидовал брату маркизы, записал: «Ни один мужчина на свете не устоял бы перед желанием иметь такую любовницу, если бы мог. Высока, хотя и не слишком; красивая фигура, круглое лицо с правильными чертами, прекрасный цвет лица и красивые руки, глаза не так уж велики, но я никогда не видел глаз искристее, умнее и живее. Все в ней было округло, в том числе и каждое движение. Она совершенно затмила всех остальных женщин при дворе, а ведь там были настоящие красавицы».

Герцог де Люинь, старый сухарь из окружения королевы, склонен был пройтись по поводу внешности придворных дам в самых порочащих выражениях — у одной щеки ввалились, у другой нос картошкой, третья расплылась до неузнаваемости — так вот, даже он вынужден был признать, что маркиза очень хороша собой.

Принц де Круа, неодобрительно относившийся к мадам де Помпадур, без конца повторяет, что нельзя быть прелестнее ее.

Президент Эно, ближайший друг королевы, пишет о ней: «Это одна из красивейших женщин, каких я встречал».

Маркиз де Вальфон, честный и довольно простодушный солдат, утверждал: «Грацией, воздушностью облика, красотой волос она напоминала нимфу».