Нэнси Митфорд - Мадам де Помпадур [Madame de Pompadour]

В 1761 году умерла российская императрица Елизавета, а ее преемник Петр III тут же заключил мир с Фридрихом, которого с детства считал своим кумиром. Выход России из союза повлек за собой и выход Швеции. Все европейские державы были сыты по горло этой, казалось, бесконечной войной, в которой уже погибло около миллиона человек. В 1762 году решили заключить перемирие, и в феврале 1763 года был подписан мир на условиях сохранения сторонами довоенных границ.

В 1762 году пало британское правительство Пит-та, и новый король Георг III как будто склонялся к миру, что убедило французов начать переговоры с англичанами. В сентябре герцог де Нивернэ, «увенчанный розами, подобно Анакреонту, и с радостной песней на устах» выехал в Лондон как полномочный посол. Но очень скоро он запел по-другому. Большинство англичан стояли за продолжение войны до тех пор, пока у Франции останется хоть один клочок колониальных земель. За первую же ночь в Англии, которую Нивернэ провел в очаровательной гостинице в Кентербери, с него содрали сорок шесть гиней — этим грабежом хозяин гостиницы выразил свой патриотизм. (Когда кентские дворяне узнали об этом, они стали бойкотировать гостиницу, и в конце концов Нивернэ пришлось спасать своего грабителя, едва не умиравшего с голоду, дав ему большую сумму денег.) Но дорога до Лондона его очаровала, он говорил, что вся страна так ухожена, как королевские огороды. Кучер герцога Бедфорда лихо домчал его до величественного Вестминстерского моста. Сам Бедфорд уехал послом во Францию и пользовался там экипажами Нивернэ — в те дни это было обычным делом между послами, которые часто жили в домах друг друга. До начала войны так поменялись домами Мирепуа и Албемарл. Бедфорд приготовил для Нивернэ два дома, один в Лондоне, а другой совсем поблизости от города, «очень уродливый, но прекрасно расположенный».

И все бы ничего, но лондонский дым угнетающе действовал на Нивернэ, от туманов у него постоянно болело горло, и он не мог после каждого обеда просиживать часами за портвейном. Очень скоро он начал покидать стол вместе с дамами, читал им в гостиной стихи, написанные специально для них, или играл на скрипке. Дам это, конечно, удивляло. Но хуже всего, что с англичанами было ужасно трудно вести переговоры, и с падением испанской Кубы дело не пошло лучше. Новость об этой победе пришла, когда Нивернэ обедал у лорда Бьюта, и другие гости, не щадя чувств французского посла, разразились ликующими воплями.

Мадам де Помпадур писала: «Эта проклятая Гавана! Ах, муженек, она меня совершенно перепугала. Что же скажут любезные лондонцы? Пять вееров, что Вы мне прислали, не так уж хороши, хотя я и признаю, что они не так дороги. Пришлите еще четыре, по два-три луидора за штуку, и сообщите мне, сколько всего они стоили... Все мои милые друзья шлют Вам свою любовь, как и Ваша жена».

В итоге падения Гаваны оказалось, что прежде, чем заключить мир, французам предстояло еще вынудить мадридский двор отказаться от Флориды. Переговоры затягивались, а пока де Нивернэ ездил погостить в загородные дома к своим британским друзьям. «В среду собираюсь к Мальборо, которые умоляли меня приехать и устроят вокруг меня великую суету». Он очень полюбил охоту на лис, а хозяевам доставляло удовольствие его общество.

Но дело, ради которого герцог был послан в Анг-лию, продвигалось слишком медленно с точки зрения мадам де Помпадур, которая писала:. «В мире не бывало такого унылого муженька. Вы начинаете письмо словами: «Перо так валится у меня из рук», — что и говорить, я тут же подумала, что все пропало! Но оказывается, судя по тому, что рассказывает мне господин граф, Вы имели в виду свою усталость. Надо же! Вы можете отдохнуть и потом, но сейчас, ради Бога, заканчивайте свое дело. Только что полученная почта сильно меня разочаровала, я трясусь от страха, и не хватает всего нашего красноречия, чтобы успокоить господина Бедфорда. Муженек, как бы я Вас любила, если бы Вы смогли нас побыстрее утешить... Что же до Ваших вееров, то черт с ними с веерами!»

В ответ он прислал проект договора — «не то, что я желал, но это все, что я могу сделать... Эта страна тяжела для переговоров, надо иметь тело и душу из железа... Я едва жив, ничего перед собой не вижу, желудок совершенно расстроен, а каждый вечер начинается отвратительное покашливание из-за беспрерывных леденящих туманов...» Наконец 10 февраля 1763 года договор был подписан. Это была большая личная заслуга де Нивернэ, которой сумел спасти от краха все возможное, и никто другой не смог бы сделать большего. Но все же для французов в этом договоре было мало радостного. Кроме тех территорий, которые и по сей день остаются за ней, Франция была изгнана из всех своих владений в Индии. В Канаде остался «кусочек старой Франции, зажатый северными льдами», под управлением англичан. Минорка возвращалась Англии, французы сохранили острова Вест-Индии, правда, потеряли Сенегал.

Герцог отправился обратно в Версаль, везя с собой собственный портрет кисти Алана Рамсея, плюя кровью и в тоске — словом, «сущая развалина». Однако жена, любовницы и благословенный воздух Франции скоро привели его в порядок, и он перестал в письмах жаловаться на здоровье. Теперь он мог думать только о здоровье маркизы, чей вид при встрече поразил его. Она явно тяжело болела.

Здоровье мадам де Помпадур все ухудшалось, и она совсем пала духом. Недавно ее и короля опечалили две смерти в королевском семействе, которое она считала теперь все равно что собственной семьей. В 1759 году с возгласом: «В рай, галопом, да побыстрей!» умерла мадам инфанта, а в 1761 году они потеряли десятилетнего герцога бургундского. Он с необыкновенной выдержкой перенес мучительные страдания. Этот ребенок оставлял незабываемое впечатление у всех, кто его видел, а его мать, дофина, хорошо понимала, что остальные ее сыновья совсем из другого теста — похуже.

Семилетняя война, принесшая столько поражений и позора, была для маркизы сущей пыткой. Она делала бравый вид, ни придворные, ни король никогда не видели ее мрачной. Она смеялась и шутила, как всегда, и окружающим нередко казалось, что ей все нипочем. Но ее камеристка рассказывает совсем другое. Маркиза плохо спала, часто плакала, оставшись в одиночестве. Она переживала происходящее куда острее, чем король. Его нервы были покрепче, каждый день благодаря охоте он на несколько часов отвлекался от политических проблем, а по ночам спал здоровым сном. А мадам де Помпадур сидела в четырех стенах, писала письма или погружалась в мрачные раздумья, и это было для нее очень вредно. Она так жаждала, чтобы Франция и ее король вышли из войны, покрытые славой, а кончилось все крахом и позором. «Если я умру, — говорила она, — то умру от горя».