Леонид Алексеев - Полоцкая земля (очерки истории Северной Белоруссии в IX–XIII вв.)

Но вот мы переходим к датированной части летописи и в статье 862 г. читаем: «И прия власть Рюрики и раздая мужемъ своими грады, овому Полотескъ, овому Ростовъ, другому Бѣлоозеро. И по тѣмъ городами суть находници варязи, а перъвии насельници в Новѣгородѣ Словѣне, въ Полотьски кривичи, в Ростовѣ — меря…» [214]. В этом отрывке, принадлежавшем, как и первые три, по гипотезе А. А. Шахматова, одному и тому же автору — создателю первой редакции «Повести временных лет», мы встречаем текст, который обычно принято считать противоречащим первому цитированному отрывку. Там было указано, что на Полоте осели племена, которые назвались по реке, на которой они поселились, — полочане, здесь указывается, что Полоцк, который сам стоит на Полоте, был построен не полочанами, а кривичами.

Таким образом, мысль, переданная в предыдущих отрывках, затемняется здесь неясностью формулировки, соотношение кривичей и полочан остается загадкой, что вынуждает отыскивать действительный смысл не только в анализе летописи, но и в других источниках.

Есть ли в Северной Белоруссии, и в частности в районе Полоцка, область, которая могла бы быть выделена по каким-либо археологическим признакам и которую, тем самым, можно было бы приписать летописным полочанам? Слабая изученность территории Полоцкой земли позволяет, к сожалению, лишь поставить предварительные вехи, которые в будущем приведут к решению вопроса.

Прежде всего надлежит поставить вопрос о заселенности земель вокруг самого Полоцка в древности. Из археологической карты этого времени (рис. 5) видно, что территория, прилегающая непосредственно к Полоцку, т. е. на правобережье Западной Двины и на самой Полоте, была заселена слабо. Ближайший густозаселенный район находился к югу и занимал весь бассейн р. Ушачи, вплоть до левобережья Уллы. Его естественными границами были Западная Двина на севере, верховья Березины и Сервеча на юге, Дисна и Улла на северо-западе и Улла на юго-востоке. Здесь, в этой озерной местности, мы находим древнейшие курганы с сожжением.

Можно предполагать, что именно эти курганы и оставлены тем племенем, которое летопись называет полочанами. В дальнейшем, расселяясь, они распространились на всю Северную Белоруссию, охватив к XV в. ее территорию вплоть до линии Логойск — Борисов — Орша. Сравнение курганов Полотчины с курганами соседней Смоленщины показывает, что население, оставившее их, было, по-видимому, родственным (сходный погребальный обряд, набор украшений и т. д.), однако у курганов Полоцкой земли есть некоторые свои особенные черты, подмеченные в свое время П. Н. Третьяковым [215]: малое число украшений (ряд Смоленских типов вообще отсутствует), характерные височные кольца с завязанными концами (тонкие, малых размеров, грубо скрученные), почти полное отсутствие частых в Смоленщине ромбощитковых височных колец (для Полотчины укажем лишь два кольца — в курганах у Радошковичей иуд. Селище под Минском), малое количество характерных для Смоленска подвесок в виде конька, ложечки или ключа, головные украшения из бронзовых спиралей (у полочан этот головной убор очень редок и происходит, по-видимому, из Прибалтики, где этих уборов много в Люцинском могильнике, Ашерадене и т. д.), ожерелья и гривны такие же, как в Смоленщине, но более бедные.

Таким образом, археологический материал приводит к заключению, что в конце I тысячелетия н. э. на территории Полотчины жило население, близкое но материальной культуре населению Смоленщины и отличавшееся от него незначительно некоторыми деталями погребального обряда и инвентаря. Это и были летописные полочане.

Обратимся к смежным наукам — этнографии, диалектологии и топонимике, которые сохранили до настоящего времени ряд древних черт, относящихся к интересующему нас времени.

В настоящее время еще не существует ни одной обобщающей работы, посвященной определению отдельных микрорайонов Белоруссии, их взаимосвязей и исторического прошлого. Главной задачей всех исследователей до сих пор было лишь общее, суммарное выявление границ расселения белорусов и определение их характерных черт. Даже Е. Ф. Карский коснулся микрорайонов частично, да и то главным образом в связи с диалектологией [216].

Все изданные этнографические карты Белоруссии [217]сильно расходятся, что объясняется, очевидно, недостаточно четким критерием их выработки. Все же из них очевидно, что за истекшие 800–1000 лет славяно-литовская граница, например, изменилась лишь незначительно, передвинувшись с правобережья Дисны в р-н к западу от Браслава, и южнее, и прошла через Швенчёнис (бывшие Свенцяны), ранее заселенный, как указывалось, литовцами (см. рис. 1). В значительной мере сохранилась, по-видимому, южная граница Полочан. Так, по наблюдению П. М. Шпилевского [218], в середине прошлого века население Борисовского уезда отчетливо делилось на две этнографические группы: так называемых леснян [219], которые населяли южную и юго-западную части уезда и занимались главным образом рыбной ловлей, скотоводством, пчеловодством, и полян [220], населявших северо-восточную часть уезда, занимавшихся земледелием. Этнографическая граница между обеими группами населения, проходившая в этих местах с северо-запада на юго-восток, соответствует в общих чертах юго-восточной границе расселения кривичских племен, определенной нами по археологическим данным. Эта же граница прослеживалась в XIX в., по-видимому, и восточнее. Во всяком случае, Е. Р. Романов отмечал разницу в костюмах белоруса Лепельского и Могилевского уездов [221]. Упомянем еще любопытное наблюдение, сделанное недавно белорусскими этнографами, которые выяснили, что в Северной Белоруссии (в Витебской области и в северной части Минской) вплоть до революции употреблялась соха особенного вида для одноконной упряжки с перекладной палицей или перекладкой [222].

Из-за отсутствия прямых сведений нам трудно провести со всей определенностью восточную и северную границу древних полочан по этнографическим данным. Всего вероятнее, она должна совпадать с этнографической границей «чистых» белорусов (очевидно, в общих чертах где-то у современных границ БССР).

Белорусские диалекты изучены значительно лучше, главным образом благодаря трудам Е. Ф. Карского [223]. Судя по диалектологической карте, составленной им, для Центральной Белоруссии характерны твердое «р» и аканье, которое, в свою очередь, делится на сильное, распространенное в южной части распространения этих диалектов, и умеренное, типичное для более северных районов. Граница, разделяющая оба диалектальных явления, несмотря на тысячу прошедших лет, в общих чертах совпадает с западной и южной границей полочан, что для наших дальнейших выводов также важно.