Евгений Анисимов - Пленницы судьбы

Стоп-стоп! По-бартеневски получается так: со слов Полетики (переданной Шереметевой), она обиделась на Пушкина за то, что он схватил ее за ногу. Далее Бартенев уже от себя добавляет: Пушкин, зная вредный нрав Идалии, сделал это сознательно, чтобы оскорбить ее, и она, мстя за то, что он ухватил ее за ногу, села сочинять диплом рогоносца, которым был страшно оскорблен Пушкин. Поэтому Пушкин стрелялся на дуэли и погиб. Вопрос первый: мог ли поэт так поступить с женщиной в карете, да еще в присутствии своей жены? Все зависит от характера отношений. Одно дело публично похлопать ниже спины незнакомую светскую даму на балу, другое же дело — фамильярно ущипнуть за ляжку сидящую рядом с женой приятельницу и рассказать ей что-нибудь из гусарского фольклора. Думаю, что Пушкин, при всей нашей любви к нему, так поступить вполне мог. Но вряд ли только из-за этого можно было возненавидеть его на всю жизнь.

Можно предположить, что Идалию смертельно оскорбили какие-то слова поэта, а ведь он обладал языком еще более острым, чем она, и кого угодно мог смертельно обидеть. Возможно, что эти слова касались человека, о котором без ненависти не мог говорить Пушкин, но которого любила Идалия и к которому была неравнодушна сама Наталья Николаевна. Речь идет о Дантесе. Он был своим человеком в доме Идалии, она не скрывала восторженных и нежных чувств к красавцу кавалергарду. После злосчастной дуэли, когда Дантеса посадили под арест, Идалия посылала ему записочки, а он, на прощание, подарил ей свое кольцо. Когда же Дантеса выслали за границу, его новоиспеченная жена Екатерина, урожденная Гончарова, писала, что Полетика была «в отчаянии, что не простилась с тобой. Она не могла утешиться и плакала, как безумная». Точно известно, что по Пушкину Идалия так не убивалась. Вот этого ей и не могут простить пушкинисты. Как пишет с осуждением С. Абрамович, «после гибели Пушкина Полетика, не таясь, выражала свои симпатии к убийце поэта». Как будто выражать симпатии к любимому человеку, раненному в честной дуэли, — преступление. Ведь он же не из-за угла убил Пушкина.

Вторым смертным грехом Идалии является сводничество: это она, пригласив Наталью Пушкину к себе домой, подстроила ее встречу с Дантесом, а сама ушла в другую комнату или даже уехала из дому. Дантес тотчас начал приставать к Пушкиной, но не тут-то было — Наталья Николаевна сумела бежать от соблазнителя, явилась к Вяземским и там с возмущением рассказала об этой провокации. Некоторые пушкинисты непосредственно связывают эту историю с пасквилем, оскорбившим Пушкина, и с дуэлью. Другие оспаривают детали, но все они одинаково плюются в сторону Идалии — сводня, хотела опозорить нашу «косую мадонну», но та целомудренно избежала западни! Между тем источником этих сведений являются записанные полстолетия спустя два рассказа: один — со слов А. П. Араповой, дочери Наталии Николаевны от генерала Ланского, а второй — со слов упомянутой выше княгини Вяземской. Смысл этих мемуаров понятен: обе дамы хотели удалить с памяти Пушкиной малейшее пятнышко, поэтому и представили всю историю свидания как подлую интригу Полетики. Примечательны два факта. Во-первых, все признают, что жена поэта принимала ухаживания Дантеса и, несмотря на раздражение мужа, открыто кокетничала с французом на балах и приемах, в том числе в доме у Вяземских и Полетики, причем делала это как будто назло супругу. Вяземская сама говорила Бартеневу, что Пушкин, решивший драться с Дантесом, спрашивал жену, «по ком она будет плакать. По том (в смысле — по тому. — Е. А. ), отвечала Наталья Николаевна, кто будет убит. Такой ответ бесил его: он требовал от нее страсти, а она не думала скрывать, что ей приятно видеть, как в нее влюблен красивый и живой француз». В общем, сама Пушкина явно играла с огнем и, наверное, заигралась. Во мнении потомков во всем оказалась виновата одна Идалия, хотя ее вина не так уж очевидна. Во-вторых, вся эта история не отразилась на отношениях приятельниц. Полетика бывала в доме Пушкиной, после гибели поэта они встречались, правда, о старом уже не поминали.

Третьим грехом Идалии Полетики считается ее причастность к пасквилю, посланному кем-то Пушкину 4 ноября 1836 года. Как известно, ему прислали «диплом» члена «Ордена рогоносцев», поздравляя с приобретенными рогами. Логика ряда пушкинистов такова: Идалия и барон Геккерн — приемный отец Дантеса — заманили Пушкину на тайное свидание в дом Полетики, и хотя Наталья вырвалась из рук соблазнителя, через день после этого свидания они организовали рассылку по городской почте позорного диплома по многим адресам, включая адрес на Мойке, 18. Будем целомудренны, как император Николай I, и не станем утверждать, что диплом получен супругом Натальи Николаевны по праву. Хотя обращает на себя внимание то, что госпожа Пушкина страшно нервничала после этого случая и что старик Геккерн начал чем-то ее шантажировать. Чем же ее можно было шантажировать, если она была чиста, да еще о встрече с Дантесом в доме Полетики сразу же рассказала Вяземским и тем самым дезавуировала интригу? Можно ли было шантажировать, привести в замешательство только самим фактом случайной, известной всем встречи?

Суждение Бартенева об Идалии как авторе пасквиля так и не закрепилось в пушкинистике. Долго считали, что писание этого пасквиля — дело рук князя И. С. Гагарина или князя П. В. Долгорукова — светских шалопаев, причем последний был всем известен еще и как скандалист и фальсификатор. Экспертиза 1927 года показала: пасквиль написал князь Долгоруков, точно! Однако позже выяснилось, что автор документа — все же не Долгоруков. Поэтому вернулись к прежней версии: «Автором и вдохновительницей пасквиля, — пишет современный пушкинист, — могла быть именно Идалия Полетика. А написан он мог быть кем угодно. И скорее всего — малоизвестным лицом, которого установить было трудно. У Идалии, жены кавалергардского полковника, поклонников — целый полк». На эту тему даже спектакль готовится к постановке...

Мнение общества обо всей этой истории отразил Николай I в письме к младшему брату, великому князю Михаилу Павловичу от 3 февраля 1837 года из Петербурга. Этот взгляд со стороны кажется наиболее взвешенным и лишенным экзальтации. Император не упоминает вовсе Полетику, зато последовательно обвиняет во всей происшедшей трагедии Геккерна: «С последнего моего письма здесь ничего важного не произошло кроме смерти известного Пушкина от последствий раны на дуэли с Дантесом. Хотя давно ожидать должно, что дуэлью кончится их неловкое положение, но с тех пор, как Дантес женился на сестре жены Пушкина, а сей последний письменно отрекся от требованной сатисфакции, надо было надеяться, что дело заглушено. Дотоль Пушкин себя вел как каждый бы на его месте сделал, и хотя никто не мог обвинять жену Пушкина, столь же мало оправдывали поведение Дантеса и в особенности гнусного его отца Геккерна. Но последний повод к дуэли, которого никто не постигает и заключавшийся в самом дерзком письме Пушкина к Геккерну, сделал Дантеса правым в сем деле. C’est le cas de dire, chasser le naturel, il revient au galop (Вот когда по истине можно сказать: «Гони природу в дверь, она влетит в окно». — Е. А. ). Пушкин погиб — и, слава Богу, умер христианином. Это происшествие возбудило тьму толков, наибольшею частию самых глупых, из коих одно порицание поведения Геккерна справедливо и заслуженно; он точно вел себя как гнусная каналья. Сам сводничал Дантесу в отсутствие Пушкина, уговаривая жену его отдаться Дантесу, который будто к ней умирал любовью, и все это тогда открылось, когда после первого вызова на дуэль Дантеса Пушкиным, Дантес вдруг посватался на сестре Пушкиной, тогда жена Пушкина открыла мужу всю гнусность поведения обоих, быв во всем совершенно невинна. Так как сестра ее точно любила Дантеса, то Пушкин тогда же отказался от дуэли. Но должно ему было при том и оставаться — чего не вытерпел. Дантес под судом равно как и Данзас, секундант Пушкина и кончится по законам, и, кажется, каналья Геккерн отсюда выбудет».