Евгений Анисимов - Пленницы судьбы

«Я пришла к тебе против своей воли, — сказала она твердым голосом, — но мне велено исполнить твою просьбу. Тройка, семерка и туз выиграют тебе сряду, но с тем, чтобы ты в сутки более одной карты не ставил и чтоб во всю жизнь уже после не играл...»

Так пушкинская Пиковая дама выполняет волю потусторонних сил, открывая Германну карточный секрет. После издания повести Пушкин писал: «Моя “Пиковая дама” в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семерку и туза». И уже с явным облегчением: «При дворе нашли сходство между старой графиней и княгиней Н. П. и кажется не сердятся». Беспокойство автора можно было понять. Повесть, как и многие художественные произведения, находилась на грани вымысла и правды, и это, как известно, способен оценить не всякий читатель. Повесть вышла в 1834 году, когда прототип героини — княгиня Наталья Петровна Голицына была жива и обладала тем влиянием в высших сферах, которое — при неодобрительной оценке повести, кончавшейся, как известно, скверно для героини, — могло навлечь верховный гнев на «щелкопера». Ведь в основе сюжета лежал подлинный факт: внук старухи — князь Сергей Голицын — сам рассказал Пушкину о том, что, проигравшись однажды в пух и прах, он попросил у бабки денег. Та внуку в деньгах отказала, однако велела ему вечером поставить на три карты, которые и позволили шалопаю отыграться и вернуть долги. Мистическое же продолжение повести, ее романтический герой, любовный сюжет — все это создано блистательным воображением Пушкина.

В России, независимо от суровости режима, всегда существовало особого рода общественное мнение. Его носителями были прежде всего высокопоставленные старухи, сидевшие на придворных и великосветских балах вдоль стен и за карточными столами, поставленными так, чтобы видеть танцующих. (Позже, уже на нашей памяти, подобную функцию стали выполнять старушки у подъезда — носительницы советской морали.) Екатерина II описывает, как, будучи юной великой княгиней, она завоевывала общественное признание, прокладывая себе тем самым путь к престолу: «И в торжественных собраниях, и на простых сходбищах, и вечеринках я подходила к старушкам, садилась подле них, спрашивала об их здоровье, советовала, какие употреблять им средства в случае болезни, терпеливо слушала бесконечные их рассказы об их юных летах... сама спрашивала их совета в разных делах, а потом искренне их благодарила. Я узнала, как зовут их мосек, болонок, попугаев, дур; знала, которая из этих барынь именинница. В этот день являлся к ней мой камердинер, поздравлял ее от моего имени и подносил цветы и плоды... Не прошло и двух лет, как самая жаркая хвала моему уму и сердцу послышалась со всех сторон и разлилась по всей России».

Такой же влиятельной старухой стала с годами и Наталья Петровна Голицына. В. Соллогуб писал о ней: «В городе она властвовала какою-то всеми признанною безусловною властью. Перед представлением ко двору каждую молодую девушку везли в ней на поклон; гвардейский офицер, только надевший эполеты, являлся к ней, как к главнокомандующему». Читатель! Вспомни старых актрис МХАТа или Малого театра и представь себе их низкие, звучные голоса:

— Кто это?

— Внук Андрея Петровича, ваше сиятельство.

— Внук Андрея Петровича? Помню, помню, большой был шалун...

Наверное, и вправду Андрей Петрович был в юности шалуном, но помнила об этом уже одна Наталья Петровна. Спускаясь по лестнице из спальни мертвой графини, Германн думал: «По этой самой лестнице, может быть, лет шестьдесят назад, в такой же час, в шитом кафтане, причесанный “королевской птицей”, прижимая к сердцу треугольную свою шляпу, прокрадывался молодой счастливец, давно уже истлевший в могиле».

Впрочем, не всегда же Наталья Петровна была старухой устрашающего вида, с бородой и большими усами, за что и получила прозвище Princesse Moustache («княгиня Мусташ») — «Усатая княгиня». Усы были такие большие, что один из светских шалунов и «затейливых проказников» пушкинской поры, а заодно и родственник княгини корнет де Сен-При дерзко подарил Голицыной к Новому году пару бритв, что почему-то всем показалось необыкновенно остроумным. Отметим, что Наталья Петровна родилась в 1741 году, пережила шесть царствований и умерла девяноста шести лет от роду в 1837 году. В молодости она, урожденная графиня Чернышева, была обворожительна. Детство и юность Наташа провела за границей, в Англии, где служил ее отец Петр Григорьевич — крупный русский дипломат. Там она получила прекрасное образование, много путешествовала, долго жила в Париже и приобрела тот неподражаемый французский шарм, о котором мечтали все петербургские дамы. С началом века Екатерины Великой, в 1762 году, фрейлина Наталья Петровна стала яркой звездой екатерининского двора. Она славилась как прекрасная танцовщица и изумительная наездница. В 1766 году она отличилась во время карусели — состязании всадников и всадниц. Зрелище этой карусели, которую устроили на Дворцовой площади в Петербурге, было потрясающим. Карусели того времени, пришедшие на смену жестоким рыцарским турнирам, представляли собой костюмированное состязание на лошадях и колесницах со всеми красочными атрибутами рыцарских турниров: с девизами и эмблемами, нарядами разных народов (в карусели 1766 года было четыре части — кадрили: римская, славянская, индийская и турецкая). Вокруг рыцарей толпились оруженосцы, пажи, звучала музыка, на ветру развевались знамена и штандарты. За всем этим наблюдала знатная нарядная публика, сидевшая на специально возведенных для этого зрелища трибунах. Состязания же были, в отличие от церемоний, настоящие, не маскарадные. Нужно было проявить себя и понравиться судьям в выездке или управлении колесницей, а мужчинам — в стрельбе с ходу по мишеням из лука или пистолета. Непросто было попасть на полном скаку копьем в кольцо или саблей срубить «башку» манекену. Да и красиво промчаться на колеснице, запряженной четверкой или шестеркой лошадей, было тоже непросто. И вот Наталья Чернышева дважды (!) завоевывала первый приз «за приятнейшее проворство», несмотря на конкуренцию множество достойных ее, элегантных и ловких наездниц.

Да и умом Наталья Петровна была проворна, отличаясь расчетливостью и энергией. Ее, женщину волевую, лишенную привычных для того века женских слабостей, называли «великой мастерицей устраивать свои дела». Она вышла замуж за князя Владимира Голицына, тотчас превратила его, человека мягкого и слабого, в подкаблучника, смело взяла в свои руки управление его разоренными имениями, в которых жили шестнадцать тысяч крепостных душ, и, разумно распоряжаясь делами огромного хозяйства, постепенно привела его в порядок.