Евгений Анисимов - Пленницы судьбы

Между тем жизнь наследника Александра Николаевича, ставшего в 1855 году императором Александром II, стала другой. Конечно, он, как и положено самодержцу, участвовал в придворном ритуале, но при этом, в отличие от его жены, для него эта новая жизнь не ограничивалась и не сводилась к ритуалу — даже наоборот, многим стало заметно некоторое пренебрежение государя строгими порядками, заведенными при дворе его отцом Николаем I. Дело в том, что начатые им Великие реформы изменили все существование царя. Александр окунулся в пучину проблем, которые не давали ему покоя ни днем, ни ночью. При этом оказалось, что император одинок в своей семье. Мария Александровна, занятая привычными мелочными придворными делами, часто больная и унылая, не могла ничем помочь ему — она была далека от государственных проблем, терзавших государя. Так незаметно она осталась за пределами того мира, в котором бурно жил теперь ее муж, а также его брат Константин. И тут, начав роман с Екатериной Долгорукой, Александр неожиданно для себя встретил понимание и отклик...

Некоторые современники утверждали, что царь смотрит на мир глазами Долгорукой, говорит ее словами. Но, кажется, дело обстояло сложнее. Александру был нужен слушатель, живой сопереживающий ему человек. И любящая его княжна Долгорукая постепенно вошла в суть многих дел, которые волновали государя, выслушивала его, задавала вопросы, высказывала свое мнение. Она стала его собеседницей, советчицей, его внутренним голосом, живым, говорящим и чувствующим зеркалом. Если в чем-то царь и повторял мысли своего «карманного советника», то это были его же собственные мысли, усвоенные ею ранее от него! К тому же Долгорукая жила уединенно, вся ее семья, кроме, пожалуй, сестры, от нее демонстративно отвернулась, поэтому царь знал наверняка, что за спиной Екатерины Долгорукой не стоял влиятельный клан алчных родственников-интриганов и хитроумных сановников, подобно тому, как во времена Петра II такой клан стоял за другой княжной Екатериной Долгорукой — «порушенной невестой» юного императора.

С годами Екатерина и царь становились все ближе и — в равной степени — остро необходимы друг другу. Из многочисленных поездок Александр слал ей каждый день письмо (а то и не одно в день, а два-три). Всего их сохранились тысячи три! Читать их нет смысла: они однообразны, скучны для нас, малоинформативны, напоминают современные звонки разлученных близких, которые хотят удостовериться, что родной человек жив-здоров, помнит, любит. Все эти чувства и волнения облекают в обычные, мало что значащие для постороннего уха и глаза фразы, слова и даже паузы. При этом письма императора к Долгорукой неформальны, нефальшивы, и в них порой резко пробивается нечто неординарное, наболевшее, плоды его долгих и мучительных размышлений и страданий. Вот что писал «белый царь», официальный «вождь славян» с русско-турецкой войны 1877 — 1878 годов, начатой им во имя освобождения христиан от османского ига: «Господи, помоги нам окончить эту войну, обесславливающую Россию и христиан. Это крик сердца, который никто не поймет лучше тебя, мой кумир, мое сокровище, моя жизнь!» Он был уверен, что это крамольное признание она поймет, прочувствует и... о нем никому не расскажет.

И еще. Александр II, находясь на вершине власти, был убежден, что он, как и каждый человек, может иметь свою, закрытую от всех прочих людей, жизнь, свой, недоступный для других, частный мир. Но в этом-то он как раз заблуждался: ведь всякий правитель живет на виду, и каждый его шаг, жест, слово замечают, обсуждают, превращают в событие, облекают сплетнями. Его связь с Долгорукой, свидания, тайные поездки вместе с ней, встречи за границей и в Крыму быстро стали секретом Полишинеля, вызвали страшное смятение, печаль и возмущение в его собственной, раньше столь дружной семье. Особенно был удручен историей с Долгорукой наследник, цесаревич Александр Александрович. Человек простой, но прямой, честный, добрый, он искренне любил отца, восхищался им и поэтому не смел осуждать поступки государя и батюшки. Одновременно он мучительно переживал за мать, которая чувствовала себя униженной и брошенной. Она якобы сказала в конце жизни: «Я прощаю оскорбления, наносимые мне как императрице. Но я не в силах простить мучений, причиняемых супруге».

Естественно, что в глазах Александра Александровича Долгорукая была главной виновницей всех бед матери и семьи. Как-то раз Долгорукая присутствовала в Петергофском дворце как фрейлина и танцевала на балу. Император Александр не дожидался конца танцев и, когда начался котильон, сел в экипаж. Его провожал наследник Александр Александрович. Затем цесаревич вернулся в зал и между танцующими парами прошел к эстраде, на которой играл оркестр Преображенского полка. Современник пишет: «Несмотря на то, что среди танцующих была и цесаревна Мария Федоровна, он громким голосом крикнул: “Спасибо, преображенцы! Домой!” Танцы резко оборвались. Наследник удалился с цесаревною во внутренние покои, смущенные гости поспешно разъехались».

Вероятно, в этот момент наследник не мог вынести даже мысли, что эта женщина, принесшая им, и особенно матери, столько горя, может тут весело танцевать вместе с порядочными людьми. Этим самым будущий царь показал свое отношение к факту участия в официальных придворных празднествах фаворитки своего отца.

Так уж вышло, что у каждой из этих женщин, неразрывно связанных с Александром, была своя правда. С годами стало очевидно, что княжна Екатерина Долгорукая ради любви к царю навсегда погубила свою репутацию, пожертвовала не только своей светской жизнью с присущими ей забавами и развлечениями, но и вообще лишилась нормальной семейной жизни, естественного общения с людьми. Как писал Александр своей сестре Ольге, «княжна Долгорукая, несмотря на свою молодость, предпочла отказаться от всех светских развлечений и удовольствий, имеющих обычно быть привлекательными для девушек ее возраста, и посвятила всю свою жизнь любви и заботам обо мне. Не видя буквально ничего, кроме своей единственной сестры, и не вмешиваясь ни в какие дела, несмотря на многочисленные происки тех, кто бесчестно пытался пользоваться ее именем, она живет только для меня, занимается воспитанием наших детей». Многие люди не понимали, как важна для царя связь с этой женщиной и почему он так решительно ее защищает. Попытки коснуться этой болезненной темы Александр II всегда резко пресекал, ибо для него это было грубейшим вмешательством в его личную, как он думал, запретную для всех остальных частную жизнь. Когда один из его ближайших сподвижников начальник всесильного III Отделения граф Петр Шувалов позволил себе сказать: «Но я справлюсь с этой девчонкой!», то император, узнавший об этих словах, тотчас отправил Шувалова подальше от Петербурга, посланником в Англию. В другой раз, когда в Крыму обычно послушная его воле невестка великая княгиня Мария Федоровна (жена сына Александра) взбунтовалась и запретила своим детям играть с детьми императора и Екатерины, государь был так разгневан на невестку, что все присутствовавшие замерли от ужаса. Это был гнев Зевса-Громовержца!