Алексей Валеров - Новгород и Псков: Очерки политической истории Северо-Западной Руси XI–XIV веков

Обращение к летописному рассказу позволяет из всех приведенных мнений присоединиться именно к точке зрения В.Л. Янина. Во всех действиях Ярослава Ярославича видится политика великокняжеской власти. Ярослав оставил в Новгороде и Пскове наместников, когда отправился, во Владимир, а потом в Орду. Об изгнании Довмонта в летописи не говорится ни слова. Можно предполагать, что он оставался в Пскове как князь, избранный самими псковичами, а Август представлял интересы великого князя Ярослава [848], возможно, вел какие-то переговоры с псковичами после недавнего столкновения между Ярославом и вечевыми республиками. Однако даже если признать, что Август осуществлял управление Псковом в полном объеме, то делал он это не от имени Новгорода, а от имени великого князя. Скорее всего, Август был служилым князем у Ярослава, а возможно, и являлся сыном Товтивила Полоцкого, что допускал еще Н.М. Карамзин [849]. Можно также предполагать, что деятельность Августа в Пскове в 1270 г. была того же рода, что и деятельность боярина Вячеслава в 1232 г. В направлении в Псков представителей великого князя в 1232 г. и 1270 г. угадывается наметившаяся тенденция к оформлению взаимоотношений между Псковом и великокняжеской властью, начало документальному закреплению которого было положено «словом» Александра Ярославича Невского к псковичам вскоре после победы над немцами в 1242 г. В ходе событий 1270 г. Псков и Новгород по-прежнему оставались равноправными союзниками, причем они совместно выступали как против внешнего врага, так и против притязаний великих князей (пусть и не всегда успешно).

Однако единство политических устремлений Новгородской и Псковской земель сохранялось лишь до поры до времени. Судя по тому, что в 1283 г. и 1293 г. великий и новгородский князь Дмитрий Александрович после столкновений с новгородцами нашел укрытие и поддержку в Пскове, можно предполагать определенное охлаждение отношений, а вероятно, и конфликт между Новгородом и Псковом, пришедшийся на последние десятилетия XIII в. Основной источник сведений об этих событиях — вновь новгородское летописание, к тому же позднего периода, поскольку в Новгородской Первой летописи старшего извода присутствует лакуна за 1273–1299 гг.

Согласно изложению Новгородской Первой летописи младшего извода, после изгнания в конце 1282 г. Дмитрия из Новгорода, поддержавшего претензии Андрея Александровича Городецкого на великокняжеский стол, старший сын Невского попытался закрепиться в Копорье, но по соглашению с новгородцами «отступися», хотя в крепости оставалась его дружина. «Того же дни (1 января 1283 г. — А.В. ) изгони Домонтъ Ладогу ис Копорья, и поимаша всь княжь товаръ Дмитриевъ, и задроша и ладозкого, и везоша и в Копорью на Васильевъ день» [850]. После возвращения Дмитрия Александровича на великое и новгородское княжение в 1284 г. его брат Андрей в 1293 г. вновь предпринял попытку занять великокняжеский стол, наведя на Русь печально знаменитую рать ордынского царевича Дюденя. Татары взяли Владимир, Москву, Дмитров, Волок и ряд других городов, «а Дмитрии во Пьсковъ вбежа» [851]. Отсюда же он бежал в Тверь, когда Андрей с новгородцами собрался его «преимать» [852].

Несколько иначе излагает события другой новгородский летописец — автор Новгородской Четвертой летописи. Из ее текста следует, что Дмитрий бежал во Псков до разгрома низовских городов [853]. Также Новгородская Четвертая летопись уточняет, что Андрей Александрович отправился в Новгород лишь тогда, когда «слышавъ брата своего въ Плескове» [854].

Известия новгородского летописания дополняют псковские летописи, в которых говорится, что «прибежа великии князь Дмитреи Александровичь во Псковъ с Низу, и приаша и псковичи с честью» [855].

Итак, из летописных источников новгородского и псковского происхождения совершенно отчетливо выявляется, что и в 1282/1283 гг., и в 1293 г. Дмитрий Александрович во время конфликтов с Андреем Городецким и поддерживающими его новгородцами находил действенную помощь в Пскове.

Именно таким образом рассуждали С.М. Соловьев и А.В. Экземплярский, причем первый даже называл псковского князя Довмонта «начальствующим» над великокняжеской дружиной в Копорье в 1282/1283 гг. [856]

Осторожностью отличалась позиция Н.И. Костомарова, который указывал на непродолжительность размолвки Пскова с Новгородом, так как Псков ввиду наличия постоянной внешней угрозы был заинтересован в сильном союзнике [857].

Некоторая непоследовательность суждений присутствует у В.И. Охотниковой. Рассматривая события начала 80-х гг. XIII в., она сперва указала на необходимость и выгодность для Дмитрия союза с Довмонтом, «князем самостоятельным, воинственным и сильным», а затем почему-то пришла к выводу, что «Дмитрий Александрович в 1282 г. не рассчитывал на поддержку Пскова», поскольку отправился не туда, а в Копорье. Лишь в 1293 г., как считает В.И. Охотникова, Дмитрий получил помощь у псковичей, потому что к этому времени он стал тестем Довмонта [858].

С возражениями по поводу высказываний В.И. Охотниковой выступила Л.В. Столярова. Исследовательница полагает, что и в 1282/1283 гг., как и в 1293 г., Дмитрий заручился поддержкой псковичей и даже «не исключено, что бежав, от Андрея Александровича из Копорья… укрылся в Пскове» [859]. Л.В. Столярова также соглашается с возможностью того, что брак Довмонта с Марией Дмитриевной состоялся еще в 1281–1282 гг., и именно он «скрепил политический союз Дмитрия Александровича и псковского князя». Правда, автором было отмечено, что «в этом случае было бы трудно объяснить причину поддержки Довмонтом Дмитрия Александровича, что означало бы для него в тот момент резкий конфликт с Новгородом — союзником Андрея Городецкого в его притязаниях на великокняжеский стол» [860].

Оригинальную трактовку событий 1283 г. предложил В.Л. Янин. По его мнению, Довмонт в них «выступает на стороне князя Андрея Александровича против князя Дмитрия Александровича» [861]. Очевидно, подобное толкование стало следствием взгляда В.Л. Янина на период княжения в Пскове Довмонта как на время деятельного союза с Новгородом.

Не со всеми изложенными точками зрения можно согласиться. Так, совсем нет оснований считать Довмонта воеводой Дмитрия в Копорье, ибо летописи ничего об этом не сообщают, да в общем-то, такое было невозможно, учитывая, что Довмонт являлся самостоятельным князем. Относительно бегства Дмитрия в Копорье, а не в Псков, что якобы означало отсутствие помощи ему от псковичей, можно лишь указать на сам факт похода Довмонта на Ладогу, чтобы понять его выбор в пользу Дмитрия. В связи с этим совсем нельзя принять мнение В.Л. Янина. Довмонт совершил вылазку из Копорья тогда, когда там находились сторонники великого князя. Следовательно, псковский князь поддерживал Дмитрия, а не Андрея. Сомнения же Л.В. Столяровой в решительности Довмонта пойти на прямой конфликт с Новгородом мы тоже не можем разделить. Довмонт — князь самостоятельный и, главное, — имеющий мощную опору среди псковской общины.