Алексей Валеров - Новгород и Псков: Очерки политической истории Северо-Западной Руси XI–XIV веков

Следовательно, вопрос о времени создания протографа псковских летописей и реконструкция этого древнего текста до конца остаются неразрешенными. Устранение жесткой хронологической границы (середина XV в.), установленной А.Н. Насоновым для определения первого псковского свода, с одной стороны, и возможность связывать с более ранними временем, чем 1448 г., составление Новгородско-Софийской компиляции с другой [65], открывают новые перспективы для изучения начальных этапов летописания Пскова.

Кроме поздних вставок Новгородско-Софийского летописания в тексте псковских летописей на протяжении статей первой половины XIV в. можно обнаружить несколько известий общерусского характера. Это статьи под 6836 и 6839 гг. в Псковской Первой летописи и 6847 г. в Псковских Второй и Третьей [66]. Псковская Первая летопись, а точнее — ее Архивский I список, содержит под 6836 (1328) г. запись: «Зачало княжения Московского» [67]. По всей видимости, это заголовок, за которым в источнике, отразившемся в Архивском I списке Псковской Первой летописи, следовало сообщение о восхождении Ивана Даниловича Калиты на московский великокняжеский стол. Подобное известие находим в летописях Софийской Первой, Новгородской Четвертой, Новгородской Пятой и Авраамки [68]. При этом заглавие статьи в Новгородской Пятой летописи и летописи Авраамки ближе всего к записи в Архивском I списке Псковской Первой летописи (ср. Новгородская Пятая и летопись Авраамки: «Начало княженьи Московьскаго Ивана Даниловича») [69]. Следующее сообщение — статья 6839 (1331) г., также встречающаяся в тексте Архивского I списка Псковской Первой летописи. Под этим годом записано: «Бысть помрачение солнцу» [70]. О солнечном затмении, случившемся в 1331 г., содержатся записи в летописях Новгородских Четвертой и Пятой и Авраамки [71]. Как и в случае с известием 6836 г., свидетельство Архивского I списка Псковской Первой летописи дословно совпадает с вариантом Новгородской Пятой и летописи Авраамки. В них читаем: «Бысть помрачение солнцу» [72]. Наконец, последнее летописное сообщение об общерусских событиях за первую половину XIV в. помещено в Псковских Второй и Третьей летописях под 6847 г., где читаем, что «оубиша ва Орде князя Александра и сына его Феодора различною мукою септевриа въ 28 день» (в Псковской Третьей летописи отсутствует упоминание о различных муках, а датой смерти князей стоит 28 октября) [73]. Известия об этих событиях, но в более подробном изложении, обнаруживаем в летописях Софийской Первой с датой 29 октября, Новгородской Четвертой — 29 декабря, но под 6848 г., в Новгородской Пятой и Авраамки, где вместо точного указания числа и месяца сказано лишь «той же осени» [74]. Трудно сказать, какая именно летопись послужила источником для псковского автора, но в любом случае несомненно, что сообщение об убийстве тверских князей Александра и Федора в Орде, общерусское по своему характеру, взято было из памятника новгородского происхождения. Скорее всего, вслед за Г.-Ю. Грабмюллером, выделившим ряд статей за XI — начало XIV в., общерусские известия псковских летописей можно возвести к летописям Новгородской Пятой и Авраамки, так как немецким исследователем было установлено, что Архивский I список Псковской Первой летописи дополнительно испытал влияние летописи Авраамки, а Строевский список Псковской Третьей летописи — Новгородской Пятой летописи. Таким образом, статьи 6836, 6839 и 6847 гг. в псковских летописях — позднего происхождения и не могли быть включены в древнейший псковский свод, ставший основой для всех трех летописей — Первой, Второй и Третьей.

В тексте псковских летописей в некоторых статьях присутствует ряд авторских замечаний, которые позволяют сделать определенно новые наблюдения по поводу истории летописания во Пскове. В рассказе Псковской Первой летописи о голоде 1230 г. находим фразу: «и иное зло писалъ бых, но горе и тако» [75]. Схожее замечание в статье 1341 г.: «а иное бых писалъ, то розратие вельми приточно бяше, но за умножение словес не писано оставих» [76]. Под 1348 г. в конце повествования о конфликте псковичей с литовским князем Ольгердом летописец говорит: «Се же оставльша, о немъ же послед напишем, и ныне возвратимся на ино сказание»; далее следует описание мора [77]. Статья 1352 г., также рассказывающая о море во Пскове, содержит запись: «Се же ми о сем написавшю от многа мало, еже хоудыи ми оум постиже и память принесе» [78]. Как и в Псковской Первой летописи, обнаруживаем аналогичные замечания в Псковской Второй летописи, правда, только дважды: под 1341 г. и 1352 г. Причем в последнем случае сказано следующее: «о семь (о море. — А.В. ) пространне обрящеши написано в Рускомъ летописци», о котором Псковская Вторая летопись упоминает еще и под 1471 г. («о семь аще хощаше оуведати, прошед Рускии летописець, вся си обрящеши») [79]. Псковская Третья летопись в основном схожа в интересующих нас моментах с Псковской Первой. Авторские замечания в ней находим под 1230 г., 1348 г. и 1352 г. [80]

Характер приведенных записей свидетельствует, что они были сделаны в результате сокращения при переписывании каких-то предшествующих текстов. Подобная редакторская правка могла быть осуществлена одним человеком. На первый взгляд, учитывая свидетельства Псковской Второй летописи, автор, сокращавший псковские летописные статьи и отсылавший читателей к «Русскому летописцу», не мог работать ранее последней четверти XV в. Между тем такому определению времени редакторской работы противоречат два обстоятельства. Во-первых, о «Русском летописце» не знают Псковские Первая и Третья летописи. Во-вторых, что представляется особо важным, составитель статьи под 1352 г. в Псковских Первой и Третьей летописях, объясняя то, что он «написавшю от многа мало», замечает: «еже хоудыи ми оум постиже и память принесе». Иными словами, он ссылается на то, что плохо помнит о море во Пскове, иначе бы он написал о нем подробнее. Данная авторская реминисценция показывает, что летописец был свидетелем тех событий, которые произошли в 1352 г., а значит, он вряд ли мог заниматься редактированием летописного текста позднее XIV в., а в конце XV в. — тем более. В связи с этим можно предположить следующее объяснение несоответствий, возникающих при сопоставлении Псковской Второй летописи с Псковскими Первой и Третьей. В общем протографе псковских летописей содержалось одинаковое первоначальное чтение статьи 1352 г., сохраненное затем в Псковских Первой и Третьей летописях, восходящих к Псковскому своду 1481 г. Псковская Вторая летопись, а точнее, свод 1486 г., который она отразила, сократила запись под 1352 г., как это делалось на всем протяжении этой летописи с материалами ее источников. При этом составителем свода 1486 г. была внесена ссылка на «Русский летописец», который, скорее всего, являлся каким-то общерусским сводом или летописью, созданными в XV в. Для выяснения истории псковского летописания до XV в. поэтому важны в первую очередь Псковские Первая и Третья летописи.