Сергей Сорочан - Ромейское царство

Итак, Болгария, попавшая в сферу борьбы Константинополя и Рима за церковное верховенство над страной, получила Крещение из рук ромейского духовенства, что имело огромное значение для увеличения влияния Византийской империи на Балканах. Здесь около 870 г. было создано архиепископство в македонском городе Охриде . Оно включило 32 новых епископства во главе с греческими архиереями.

Впрочем, победу не удалось распространить далее на Запад. Болгарский успех некоторое время оставался уникальным. Хитрый и беспринципный князь Борис-Михаил удачно воспользовался актом единения с Ромейским царством и потребовал у византийцев, «поскольку их теперь не двое, а один», в обмен на покорность и вечный мир отдать ему пустовавшие пограничные земли от Сидиры до Девельта (он же Загора). Византийская сторона благосклонно их отдала, поскольку в соответствии со своей дипломатической стратегией полагала, что они переходят болгарскому «богоданному архонту» в управление, а не отторгаются от Империи ромеев.

Указанные обстоятельства не помешали Борису-Михаилу начать добиваться для своей только что созданной Церкви автономии. С этой целью он обратился к смелому, властному Папе Николаю I, но, несмотря на все реверансы и поиски взаимоприемлемых компромиссов, получил отказ. Рим сам был не прочь прибрать к рукам Болгарскую Церковь и заявил о своем праве окончательного решения всех церковных вопросов. Однако это стремление вызвало раздражение себялюбивого, высокомерного и резкого Константинопольского патриарха Фотия , конфликтовавшего с Римом. Николай сочувственно относился к «игнатианам», сторонникам фанатичного Патриарха Игнатия, оскопленного сына Михаила Рангави, сверженного Фотием с нарушением канонов. В итоге развязавшихся интриг и богословских споров Папа предал Фотия анафеме, а Патриарх, не оставшись в долгу, в 867 г. добился от Константинопольского церковного собора отлучения Николая от Церкви. Уже после смерти соперника Фотий примирился с его преемником, поскольку папство, лишившись поддержки пришедших в упадок Каролингов, было не в состоянии отбиваться от арабских рейдов без помощи Ромейского царства. При этом каждая Церковь — Римская и Константинопольская — сохраняла свои обряды и формальное равенство по отношению друг к другу. Прочих трех глав восточных патриархатов можно было не принимать в расчет: они были обречены на полное бессилие, поскольку находились под чужеземным мусульманским владычеством.

Не трудно заметить, что для Византийской империи, стремившейся проповедовать Евангелие «всей Вселенной», христианизация служила прежде всего средством политического верховенства, возможностью расширить число людей, верных василевсу, сферу влияния. Впрочем, Крещение не обязательно меняло внешний вид, обычаи «варваров» и делало их менее безопасными. Среди ромеев бытовали легенды о том, что такие новые христиане могли оставаться развратниками и даже «людоедами». Поэтому византийский хронист, известный как Продолжатель Феофана, глубокомысленно отмечал: «Неразумно отдавать свое добро другим и делать доступным для язычников то знание о сущем, благодаря которому род ромеев стал предметом восхищения». Почитая себя особым народом, гордясь своей культурой и образованностью, византийцы, как заметил видный немецкий византинист Ганс-Георг Бек, «варваров как будто считали недостойными христианства». Видимо, в этом отчасти кроется объяснение сдержанного отношения ромейского государства к миссионерской деятельности за пределами имперских территорий, его малая активность до второй половины IX в., в отличие от западного миссионерства, которое действовало весьма энергично, напористо, вплоть до использования при этом принудительной силы огня и меча.

Но как бы то ни было, ромейские миссионерские предприятия, снисходившие к «варварам», не всегда терпели фиаско. Византинисты условно подразделяют их на три категории: миссии, инициировавшиеся императорами и правящими кругами Ромейского царства, случалось, с применением, хотя и редко, военной силы; миссии, характеризовавшиеся византийским влиянием через дипломатию, и миссии, возникшие благодаря инициативе какой-либо Поместной Церкви или личным усилиям некоторых частных деятелей, отдельных лиц, причем без участия светских властей. Отдельные удачи в этих направлениях стали особенно заметными в связи с распадом Халифата и попытками Ромейского царства создать противовес западному «политическому блоку» во главе с Восточно-франкским королевством. Отсюда успехи в Крещении Бориса Болгарского, и, возможно, князей Аскольда и Дира Киевских около 867 г., сербов в 869 г. Такие меры обеспечивали, хотя бы иногда, помощь Византии в военных конфликтах и неучастие народов, получивших от нее веру, в военных действиях против Империи. Для них, как и для ромеев, христианство рассматривалось в качестве некой «государственной религии», принятие которой считалось признаком лояльности к государству. Как бы то ни было, византийцы в большинстве случаев старались сделать так, чтобы крест предшествовал мечу.

Успехи ромейского миссионерства в IX в. были во многом связаны с такими ныне прославленными именами как Мефодий (род. до 820–885 гг.) и Константин (ок. 827–869 гг.). Последний больше известен нам под монашеским именем Кирилл, хотя принял его незадолго до смерти.

Оба брата были греками, детьми Льва. Из Житий Константина и Мефодия следует, что это был человек «богатого и доброго рода», известного и василевсу, и всей области Фессалоники. Он служил при стратиге фемным друнгарием, то есть имел средний офицерский чин, вероятно, был командиром нескольких сотен стратиотов и получал, как полагалось, шесть литр золота в год.

Константин и Мефодий (до принятия монашества — Михаил) родились в городе Фессалоники, в окрестностях которого обитало очень много славян. Поэтому братья прекрасно владели как греческим, так и славянским языком, слыша его с детства. Самое главное, они получили очень хорошее образование.

Константин, самый младший из семи детей Льва и его жены Фотины, возможно, славянки по происхождению, особенно выделялся способностями и неуёмной жаждой знаний. После семи лет, как утверждает составитель Жития, он был отдан «в учение книжное», обнаружил незаурядные дарования.

В возрасте не менее 14 лет он был приглашен в Константинополь логофетом дрома, просвещенным всесильным евнухом Феоктистом, пользовавшимся большим влиянием при вдовствующей императрице-регентше Феодоре, для продолжения обучения в частный кружок ученых. Изучение наук — грамматики, геометрии, диалектики, риторики, астрономии, арифметики, музыки велось здесь с участием лучших наставников, в том числе прославленного с 30-х гг. IX в. энциклопедиста Льва Математика, крупнейшего ума, знатока философии, античного наследия, трудов Платона, поэтики и астрологии. Любопытно, что не известно, преподавали ли ученикам богословие. Если верить агиографу, Константин учился вместе с юным василевсом Михаилом, был вхож в дом Феоктиста и в царский дворец, ему прочили успешную карьеру главы архонтата, а потом и стратига. Но он рано, в возрасте около 20 лет, стал клириком, со временем принял, вероятно, духовный сан диакона или священника, а также занял должность патриаршего библиотекаря (по другим версиям — хартофилака-письмоводителя, архивариуса, или «сосудохранильника» — скевофилака). Как прошедшему полный курс обучения, ему присвоили титул философ, ставший его прозвищем.