Сергей Сорочан - Ромейское царство

У ромеев принято за правило — да я думаю, что это правило имеет силу и у варваров [209] Здесь имеются в виду бенефиции (от лат. benefictum — «благодеяние») — условные пожалования, даваемые за службу королем или императором. , — давать на содержание воинам жалованье и делать им частые смотры, чтобы видеть, хорошо ли они вооружены и заботятся ли надлежащим образом о лошадях, а людей, вновь вступающих на военную службу, прежде испытывать, здоровы ли и сильны ли они телом, умеют ли стрелять, и потом уже вносить в списки. Но этот василевс (Мануил I) все деньги, какие должны были идти на содержание воинов, собирал к себе в казнохранилище, как воду в пруд, а голод войск врачевал пожалованиями париков, воспользовавшись делом, придуманным прежними василевсами и только изредка допускавшимся для таких воинов, которые часто разбивали врагов. Через это он, сам того не замечая, и ослабил войско, и перевел бездну денег в праздные утробы, и привел в дурное положение ромейские провинции.

При этом порядке вещей лучшие воины утратили соревнование в опасностях, так как то, что побуждало их выказывать воинскую доблесть, не было уже, как прежде, чем-то особенным, что представляется им одним, а сделалось доступным для всех.

Иоанн Киниам (около 1143 — после 1176 гг.) в «Сокращенном изложении царствования Иоанна и Мануила Комнинов» о бегстве из заключения будущего василевса Андроника I.

Книга 5. 11. Он (Андроник) не раз каким-то дивным способом уходил из темницы […]. Так однажды достиг он уже, говорят, реки Сангария [210] Река в Малой Азии, на азиатской стороне Босфора, в сотне километров от Константинополя, откуда из тюрьмы бежал Андроник. , где, понуждаемый холодом, вошел в одну бедную хижину. Но жившие в ней люди тут же узнали его по внешнему виду […]. Земледельцы окружили его и, несмотря на ужасное сопротивление с его стороны и уверения, что он не Андроник, связали его и отвели в Византию, где опять заковали его в цепи и заключили в темницу. В последний же раз он сделал оттиски ключей на воске, и послал их жене и сыну [211] Феодоре, бывшей вдове Иерусалимского короля Балдуина III, от которой у него был упомянутый сын. ; а они, при содействии других, принявших в этом участие, приготовили железные ключи и тотчас переслали к нему. Получив их, он, говорят, немедленно после солнечного заката (каковое время и было назначено для исполнения намерения), подстерег отсутствие стражей и ушел. К стене темницы, в которой он содержался, примыкал двор; а на дворе, в месте наименее утоптанном, сама собой росла очень высокая трава. Сюда-то и скрылся беглец, как заяц, и сжал там в комок все свое тело. Когда наступила уже ночь, и ночным стражам нужно было по обыкновению окружить темницу, пришел и тот, кому вверено было от царя хранение Андроника. Поставив стражу и потрясши запоры, что делалось обыкновенно всякий день перед отходом ко сну, он старался узнать, не предпринято ли тут чего-нибудь худого; но уверившись, что нет ничего подозрительного, удалился и предался сну […]. Потом в глубокую ночь пришел (Андроник) к концу двора, где влез на замыкавшую его стену, которая хотя была и не очень высока, зато стояла так близко к морю, что волны воздымавшиеся на нем от южного ветра, часто разбивались о ее поверхность. К вершине этой стены привязал он веревку и, ухватившись за нее, спустился на берег […]. В ту же минуту для принятия его приблизился плывший по морю челнок, на который посадили его и привезли домой. Дома сбросил он цепи, которыми были закованы его ноги, и тотчас, взошедши опять на корабль, поплыл на нем за городские стены. Там нашел он приготовленных для себя лошадей, на которых сел и уехал.

Архиепископ Евстафий Фессалоникский «О пленении латинами города Фессалоники» (1185 г.).

4. «Да поистине это величайшее несчастье для людей» [212] Парафраза из Гомера (Илиада. XXII. 76). . Самым горестным зрелищем было, когда рядом с погибшими от разных причин взрослыми людьми повсюду лежали распростертые трупы малых детей. Некоторых из них пронзили одновременно с теми руками, которые их держали. Иные гибли от страха, или их убивали как раз те, кто их нес. Большинство из них лежали плашмя. Ведь необходимость бежать влекла за собой подобную смерть, без оружия.

И вот народ кинулся в церкви, и завязалась жесточайшая борьба за жизнь.

Во второй раз это произошло при входе в акрополь: когда вражеское войско поднялось на восточную башню со стороны моря, это было как бы условным знаком для неприятеля, что город уже покорен, так что все, кто только хотел, могли карабкаться с внешней стороны — тогда нижнюю часть города многие покинули. Они обратили взор к акрополю, «словно к горам спасительным» [213] Псалом 20. 1. .

5. Судить о размерах уничтожения можно по тому обстоятельству, что рядом с грудами человеческих трупов вырастали горы убитых животных. Так как единственные ворота не давали достаточно выхода для бегущей наверх толпы, и пешеходы, и всадники, чтобы оказаться в безопасности, яростно стремились прорваться, но все же пройти они не могли.

Тогда идущие позади тяжело навалились на передних, но и сами пострадали от тех, кто находился еще дальше. В свою очередь и те не могли избежать подобной судьбы. Так, валящая толпа в стремительном беге превращалась в гору мертвецов, где все находилось в пестром нелепом смешении: люди, лошади, мулы, ослы, на которых многие поместили поклажу с самым необходимым. Этот холм достиг высоты находившейся там городской башни и был лишь немногим ниже валов перед городскими стенами […].

Итак, это произошло с внешней стороны крепостных ворот. Другая совершенно иного рода трагедия постигла тех, которые прижали ворота изнутри, когда горе-полководец [214] Давид Комнин, наместник Фессалоники, который очень плохо подготовился к обороне и вел ее крайне пассивно, отказываясь от вылазок против неприятеля. очень некстати соскользнул с них и пустился в позорное и тайное бегство.

6. Так как, видимо, еще недостаточно людей различным способом лишилось жизни, тот человек, в хороших делах ничтожный, а в плохих великий, умножил несчастья и как бы собственноручно увенчал беду короной. Он не мог упустить момент стать собственноручным убийцей еще и для тех, которых он приблизил к гибели уже раньше своими бестолковыми планами, говоря по правде, легкомыслием в битве и плохой охраной города […].

Эти варвары донесли волну своего насилия до самого подножия алтарей. Было странно даже помыслить, что у них появится такое желание — уничтожать наши иконы, используя их в качестве топлива для огня, на котором они готовили для себя еду. Явив еще более преступные наклонности, они начали танцевать на алтарях, перед которыми трепетали сами ангелы, и петь непотребные песни. Потом они стали мочиться по всей церкви, так что на полу потоком лилась их моча.