Сергей Сорочан - Ромейское царство

С приходом к власти опорой Андроника, помимо доставшейся ему в наследство старой чиновной аристократии, которую он вынужден был использовать, стали разного рода жадные до власти и денег проходимцы: лавочники и корабельщики, завидовавшие богатым и предприимчивым купцам-латинам; мелкие, иногда полуграмотные чиновники, мечтавшие о блестящей карьере; отставные дипломаты и тому подобные. Пристраиваясь к «корыту» государственного бюджета, такие бесполезные типы стремились обзавестись жалованьем, получать дары, милости от царя на единственном условии — быть лояльными к власти правоверными ромеями. В общем Андроника поддерживали те, кто хотел погреть руки на нестабильности, и кого устраивала атмосфера политических преследований, смещений, опал и казней, открывавших дорогу к вершинам власти порой самим бездарным, темным личностям.

Поскольку расправам в большинстве случаев подвергались люди знатные и состоятельные, простонародье встречало ликованием такие действия василевса, видя в нем своего защитника. За свою лояльность царю оно было настроено требовать содержания от государства, социальных выплат. Дабы снискать себе славу просвещенного правителя и борца с несправедливостью, Андроник I провел меры, которые действительно позволили в короткий срок улучшить положение провинций, поднять захиревшие торговлю, предпринимательство, сельское хозяйство, увеличит население во многих районах. Проводя разделявшуюся большинством православных ромеев антизападную, антилатинскую политику, император попытался избавиться от засилья на византийском рынке дешевых и более качественных западноевропейских товаров, запретив их продажу. Он разрешил всем желающим, а не только знати или стратиотам, перепродавать пожалованную царем землю, что позволило торгово-ремесленным верхам вкладывать свои доходы в землевладение. Андроник действительно обуздал хищничество вельмож, поначалу уменьшил налоги, добился невиданного — отменил «береговое право» — давний, столетиями державшийся дикий, злобный обычай, разрешающий прибрежным жителям, прежде всего, динатам, грабить выброшенные бурей корабли. Сухопутные пираты получали с этого занятия весомую прибыль. После кораблекрушения все село с радостью выбегало на берег, налетая на добычу и потерпевших бедолаг как стервятники. Теперь ослушников царского повеления вешали на мачтах разграбленных кораблей.

Василевс сократил безмерные расходы двора, повел решительную борьбу с коррупцией в государстве: была запрещена порочная практика продажи должностей, сборщики налогов поставлены под неусыпный контроль, повышено жалованье наместникам провинций, чтобы сделать их менее склонными к взяточничеству. За малейшие злоупотребления властью, коррупцию следовали неумолимые, немедленные кары, громкие, причем публичные процессы, казни провинившихся. Осмелившемуся осудить его жестокости анагносту Великой церкви Георгию Дисипату царь пригрозил поджарить на вертеле и скормить это жаркое жене чтеца. И это не было пустой угрозой. Недаром говорили, что алчные податные чиновники, готовые прежде нажиться сверх меры и отнять даже у бедняка последнюю рубашку, цепенели и разбегались от одного имени василевса, словно от некоего волшебного заклинания.

Те, кто попадал в его руки, действительно оказывались замученными до смерти, зачастую в присутствии Андроника, а порой и при его личном участии в пытках. Он даже устраивал публичные сожжения своих противников на Ипподроме, во время которых палачи копьями заталкивали жертву в полыхавший громадный костер. По словам Никиты Хонитата, «этот человек считал для себя тот день погибшим, когда он не захватил или не ослепил какого-нибудь вельможу, или кого-нибудь не обругал, или, по крайней мере, не устрашил грозным взглядом и выражением гнева». «Неумолимый в наказаниях, — писал византийский историк, — он забавлялся несчастиями и страданиями ближних и, думая погибелью других утвердить свою власть… находил в том особое удовольствие». Царь ставил своих слуг перед выбором: «или прекратить творить несправедливость, или прекратить жить», и был убежден, что «нет ничего, чего бы василевсы не могли исправить». Ослепленный идеей собственного всемогущества, он решил строить идеальное государство на крови и кругом видел одних врагов. Пытаясь выявить и искоренить их, он сеял зерна страха и пожинал колосья смертей.

Но так продолжалось недолго, ведь главное — государственная система управления оставалась прежней. Популистской демагогией, одной безоглядной жестокостью и грубой силой ее невозможно было исправить. А император не в меньшей мере нуждался в деньгах, чем его предшественники. Финансовый кризис проявлялся в постепенном, все большем обесценивании иперпира. В нем все более и более падало содержание драгоценного металла, а количество обесцененных, скифатных монет, которые было легко отличить по их вогнутой, блюдцеобразной форме, росло. Практически такой «золотой» меняли уже только на четыре трахи плохого, низкопробного серебра, то есть официальная стоимость монеты снизилась в три раза по сравнению с временами господства полноценного «доллара средневековья». Привилегии венецианцам пришлось восстановить, да еще заплатить за их потери и в 1171 г. и в 1182 г. Ярмо италийского торгового господства не удалось сбросить: мера, которая могла бы стать спасительной для византийской экономики, не состоялась. В скором времени Андроник вынужден был пересматривать налоговые ставки в сторону увеличения поступлений: он нуждался во все большем количестве денег. Его позитивные реформы укорениться не смогли, зато негативные последствия правления становились все более очевидными.

Пожалуй, самым порочным в этом правлении стало то, что василевс безжалостно уничтожал всех, кто стоял на его пути, мог ему явно или потенциально, даже мнимо угрожать, и тем самым еще больше разжигал интриги недовольной крупной знати. На мятежи и заговоры он отвечал все возраставшим насилием, переросшим, по сути дела, в гражданскую войну. Эта главная, серьезная ошибка стоила ему трона и жизни. Жертвами его болезненной подозрительности и лютой ненависти стал едва ли не каждый десятый аристократ, которых Андроник садил на кол, сжигал, вешал, казнил мечом, ослеплял, отправлял в монастыри, в изгнание. Он физически истребил Комниновский клан, с которым на протяжении последнего столетия была связана защита границ Ромейского царства. Тот социальный слой, который выдвинул, поддержал Комнинов и превратился в опору Византии, тоже подвергся беспощадной расправе, что ослабило государство.

Жестокий удар был нанесен и провинциальным городам. Вскоре волна неслыханного по масштабам террора захлестнула простых граждан. В стране стал как никогда процветать донос, широко распространились оговор и клевета. Жертвой волны всеобщего кляузничества оказался и стар, и млад. По словам Никиты Хониата, «…брат не смотрел на брата, и отец бросал сына, если так было угодно Андронику». Причем василевс редко прибегал к тайным убийствам, предпочитая инструмент «народного гнева»: он создавал громкие судебные дела и, формально не вмешиваясь в деятельность судов, поручал судьям выносить угодные ему приговоры, которые народ должен был одобрять и считать абсолютно справедливыми. Для создания соответствующего «общественного мнения» в Константинополе вывешивались проскрипционные списки крамольников, «врагов народа» с указанием рода казни, которая ждала «предателей родины». Жертвой таких «политических процессов» стало немало ни в чем не повинных людей. Остальные дрожали от страха. Немудрено, что всеобщая ненависть и разочарование заставили со временем забыть даже прежние заслуги царя, его действенные, позитивные преобразования. По мере усиления неудач, боготворивший Андроника плебс Константинополя все более отворачивался от «народного царя», и в итоге стал палачом того, кому не так давно дал «страшную клятву на верность и преданность».