Сергей Сорочан - Ромейское царство

Центрами, которые наиболее часто упоминались в венецианских документах XII в., были Константинополь и греческие Коринф, Спарта, Фивы, Алмир. В столице Ромейского царства латины населяли целые кварталы, коммерческие колонии, отведенные им эмволы. Им принадлежали многочисленные лавки, склады, амбары и некоторые пристани-скалы, становившиеся самыми востребованными. Эти кварталы располагались по другую сторону Золотого Рога и поэтому назывались Пера (дословно — «выше», «по ту сторону») или Галата (во времена античности — «Сики»). Уступка Галаты генуэзцам превратила ее в соперничающий самостоятельный пригород, который со временем стал бурно развиваться и, вопреки запретам, укреплялся стенами и башнями. В Константинополе проживало больше 60 тысяч иностранцев, преимущественно италийских купцов, а также немцев и французов, которых ромеи называли алеманами и франкогенами. Они составляли едва ли не четверть населения столицы Империи ромеев. Позабыв, что они находятся не дома и не в завоеванной стране, латины держали себя гордо и вызывающе грубо относились к византийцам. Все более бедневшее население столицы, недовольное правлением регентши, которая сама была западного, франкского происхождения, люто ненавидело этих бесцеремонных, дерзостных, изворотливых чужеземных торгашей, уверенно богатевших любителей наживы, а также надменных западных наемников, составлявших главную опору регентства. Рост антагонизма между латинами и ромеями отразил известный византийский канонист Феодор Вальсамон , который отнес латинов к схизматикам, раскольникам Церкви. Нужно было малое, чтобы в сверхцентрализованном и в то же время обезглавленном государстве, а точнее в его стольном городе, олицетворявшем державу как таковую, в 1182 г. вспыхнуло антилатинское восстание, переросшее в мощнейший погром.

В начале мая в Константинополе разыгрались драматические события, с трудом поддающиеся рациональному объяснению, хотя понятно, что виною случившегося стала неумная, разорительная «западническая» политика Марии Антиохийской и ее окружения. Кроме того, ситуацию отяготила попытка убийства протосеваста Алексея Комнина, которую предприняли пользовавшиеся популярностью у столичного населения решительная старшая дочь покойного василевса Мануила I, мужеподобная кесарисса Мария, и ее муж кесарь Раймунд (Райнер) Монферратский. После раскрытия неудавшегося заговора они укрылись в храме Св. Софии, который стали штурмовать наемники-латины. Это вызвало взрыв возмущения горожан. Подогретые как патриотическими, ксенофобскими настроениями, так и в не меньшей степени жаждой поживы, они бросились грабить и жечь дома ненавистных италийцев, представленных главным образом генуэзцами и пизанцами. Латинов убивали, не обращая внимание ни на пол, ни на возраст, женщин насиловали. Тех, кто пытался спастись на судах, догоняли и сжигали «жидким огнем», на суше встречали мечом бегущих. Не щадились и церкви католиков, их благотворительные учреждения, госпитали, где перебили даже лежачих больных. Некогда роскошные и цветущие италийские кварталы столицы истекали кровью, в одночасье превратившись в дымящиеся руины. Четыре тысячи иностранцев было взято в плен и продано сельчукам.

Латины, которым удалось спастись от ужасов этого погрома, получившего название «Константинопольской бани», не остались в долгу. Они ограбили и сожгли многие византийские города и селения на берегах Босфора и Принцевых островах в Мраморном море. Главное, вернувшись на родину, италийцы стали взывать к возмездию, изображая в самых мрачных красках византийское правительство. Как верно заметил Федор Иванович Успенский, событиями 1182 г. было «…если не посеяно, то полито зерно фанатичной вражды Запада к Востоку». Некоторые историки даже называют происшедшее «геноцидом» и полагают, что месть за него оправдала будущий сокрушительный разгром столицы Ромейского царства крестоносцами.

Уже до этого небывалого лютого истребления иностранцев на политическом горизонте Константинополя стала утверждаться фигура вернувшегося с области Понта из очередного изгнания двоюродного брата покойного Мануила I — Андроника Комнина, давно имевшего виды на императорский венец и строившего козни против своего кузена. Теперь он воспользовался поворотом судьбы как поворотом ключа, открывавшего дверь к заветному престолу. Будучи правителем города Энея в Пафлагонии, первое, что он сделал, после того, как с пафлагонскими войсками на волне антилатинских настроений в апреле 1183 г. вошел в охваченную мятежом столицу и вскоре узурпировал трон, — приказал отослать в Скифию, то есть в дунайские владения Галицкого князя, своего противника, ненавистного протосеваста Алексея Комнина, но тому повезло, и он смог змеей улизнуть в Сицилию. Зато была убита брошенная в монастырскую темницу 37-летняя вдова Мануила, «бесстыдная кокетка», «иноземка» Мария, а чуть позже — ее сын, законный василевс Алексей II, спасителем и защитником которого Андроник как соправитель клятвенно себя объявил. Мальчик, пишет Никита Хониат, «не совсем еще умевший отличить горе от радости», вынужден был сначала подписать приговор о казни собственной матери, а через два месяца его самого задушили тетивой лука, голову отрубили, причем в ухо вдели восковую серьгу с печатью нового василевса. Тело ребенка в свинцовом гробу утопили в море. Прикрываясь принципом легитимности власти, 13-летнюю невесту Алексея, дочь французского короля Агнессу-Анну, 65-летний узурпатор забрал себе в жены и, по-видимому, жил с ней как с супругой. Избавляясь от других потенциальных претендентов на трон, он организовал отравление своих бывших союзников, дочери Мануила — мужеподобной, громогласной кесариссы Марии и ее зубатого мужа-латина, ослепил некоторых, прежде помогавших ему сторонников из сановной знати.

Андроник, сын обделенного судьбой севастократора Исаака, старшего брата Мануила Комнина, представляет собой одну из самых колоритных фигур византийской истории. Молва, всегда злоязычная, к нему была особенно немилосердна. Высокий, красивый, прекрасно сложенный, импозантный, он обладал богатырским здоровьем и к моменту вступления на трон выглядел гораздо моложе своих лет. Его романтическая жизнь сложилась фантастичнее любого приключенческого романа. Спасаясь от вполне оправданной подозрительности своего царственного кузена, этот смелый авантюрист, легкомысленный и страстный, блестяще образованный, красноречивый и остроумный, изъездил многие страны Европы и Азии, жил в Иерусалиме, Дамаске, Багдаде, Грузии, даже принимал участие в боярских заседаниях, пирах и охоте на кабанов, оленей и зубров у своего родича по матери, Ирине, двоюродного брата Ярослава Осмомысла (1153–1187 гг.), высокообразованного, влиятельного правителя разраставшегося к тому времени могучего, богатого Галицкого княжества. Владея древнерусским языком, он получил от князя несколько местечек «в утешение», а еще больше набрался от «варваров» привычки к кровавым зверствам.