Сергей Сорочан - Ромейское царство

Демонстрация очередной победы Флорентийской унии, удара по антиуниатам вызвала взрыв истерического негодования среди греков, не хотевших отступать от своего благочестия. Они полагали, что не латины их защитники, а Богородица, которая уже не раз спасала Город. Не помог и распространившийся слух, что провозглашенное единение временно и его пересмотрят, когда наступит мир. Клирики, монахи, монахини и простые миряне в смятении толпились на улицах и кричали: «Не нужно нам ни помощи латинов, ни единения с ними, — избавимся же от почитания опресноков!». В отличие от правящих кругов Византии, большей части царских придворных и советников, народ в своей основной массе не хотел идти в церкви, чей клир признал унию и ввел изменения в Божественную литургию. Многие горожане полагали, что они осквернятся, вступив в богослужебное общение со своими братьями-христианами, признавшими Флорентийскую унию, отказывались упоминать в своих молитвах не только Папу, но и своего императора-униата, к тому же официально так и не коронованного в Великой церкви с участием Патриарха.

Один из наиболее скептически настроенных антиуниатов, бывший царский секретарь, придворный проповедник, «вселенский судья ромеев» Георгий Схоларий, ставший стойким последователем Марка Евгеника, в 1450 г. удалился в монастырь Пантократора под монашеским именем Геннадий и принялся за организацию сопротивления в виде синода клириков — противников Флорентийской унии и учения, что лежало в ее основе. Этот человек, десять лет назад говоривший на Соборе речи-поучения в пользу унии, теперь писал: «Даже если весь Восток пойдет на Запад, я не пойду». Схоларий, как и многие последователи его взглядов, искренне верил в близкий конец света и был убежден — православные должны встретить ниспосланный Богом Апокалипсис с незапятнанными душами. Даже на Пасху, пришедшуюся на 1 апреля 1453 г., большинство византийцев продолжали обходить стороной храм Св. Софии, оскверненный латинским обрядом богослужения, и молились в сугубо православных церквах Города. В огромном пустом соборе, покинутом Патриархом и паствой, было темно и странно тихо.

Уже через пять дней к Константинополю подошли турки, но к их удовольствию столкновения между сторонниками и противниками унии не стихали. Тень схизмы легла на попытки Константина защитить Город. Часть богатых византийских аристократов отказалась помогать василевсу в организации сопротивления османам, а позже, в момент осады, по сути дела саботировала оборону, боясь за себя, за свои владения в результате последствий личных энергичных действий против султана. Эта предательская двойственность позиции византийских олигархов прекрасно видна на примере поведения очень влиятельного мегадуки флота, богача Лука Нотара, который, будучи почетным гражданином Венеции и Генуи, разместил в их банках большую часть своего состояния, отправил в Венецию на жительство дочь Анну, и в то же время рассчитывал, что султан будет к нему благосклонен. Говорят, он бросил крылатую фразу, ставшую пророческой: «Лучше увидеть в городе царствующим турецкий тюрбан, чем латинскую тиару» и ловко подогревал недовольство проуниатской политикой василевса Константина. Кто мог подумать, что это его двурушничество приведет к тому, что после падения Константинополя султан поначалу обласкает Нотару, чтобы затем казнить вместе с сыновьями и зятем, жена умрет по дороге в Адрианополь — турецкий Эдирне, куда ее погонят с остальными рабами, а несметные богатства олигарха, в свое время столь необходимые императору для армии, окажутся в османской казне?

Несмотря на бедственное положение Ромейского царства, на латинском Западе не торопились оказать действенную помощь этому гибнущему «кораблю». Скорее, при всех страхах, там все же недооценивали опасность со стороны турок и ждали удобного случая, чтобы захватить и разделить оставшиеся земли ромеев, нежели реально прийти на подмогу.

Поначалу юный Мехмед II не представлялся западным правителям, как и Константину XI, серьезным противником, способным преодолеть мощные стены города, которые оказались не по силам его отцу, могущественному грозному султану Мураду II. Он и не старался их в этом уверить, дабы не вызвать раньше времени чрезмерную тревогу своих врагов. К тому же, и это главное, взаимная ожесточенная непримиримость ромеев, не желавших признавать унию, и Папы, а также противоречия между западными державами изначально исключали предоставление эффективной помощи. Латины обвиняли антиуниатов в том, что они отказались от такой помощи, но было ли от чего отказываться?

Константин XI отрядил во все западные столицы послов. Это факт. Отклик был очень слабым. И это тоже факт. Едва ли безоговорочное принятие унии, случись оно на деле, кардинально бы изменило для Византии ситуацию к лучшему. Лишь Генуя и Венеция, опасаясь перекрытия прибыльных, коммерчески важных для них торговых путей в Черное море, оказали небольшую поддержку защитникам Константинополя. К великой радости горожан в начале 1453 г., как бы в ответ на начало мобилизации султаном своей огромной армии, в Город на двух больших транспортных судах прибыл отряд венецианских добровольцев из восьмисот человек. Позже, к весне прибыли еще три генуэзских судна, снаряженные на средства Папы Николая V, и стали подходить другие венецианские галеры, везшие, главным образом, припасы, продовольствие. К чести Венеции, ее бальи — предводитель в Константинополе заявил, что ни одно торговое судно Республики Св. Марка не покинет города без согласия василевса. Правда, впечатление от этой клятвы было испорчено после того, как капитаны семи из восьми венецианских судов вместе с сотнями людей в одну из зимних ночей тайком все же ушли из гавани, покинув город. Осталось по одному судну из италийской Анконы, пиренейской Каталонии и французского Прованса. Пять судов выставила Генуя. В частности, с Родоса и Хиоса, принадлежавшего Генуе, на двух больших кораблях, которых историк Дука называет «огромными», прибыло «…множество великолепных боевых машин, а также вооруженные молодые генуэзцы, исполненные воинственного духа». Их ядро составил отряд из семисот закованных в сверкающую броню искусных воинов под командованием талантливого специалиста, храброго профессионального кондотьера Иоанна (Джованни) Джустиниани по прозвищу Лонго — «Длинный», который добровольно снарядил экспедицию на свои деньги и рассчитывал окупить ее. Он принадлежал к одному из самых влиятельных, благородных семейств Генуи и был известен как выдающийся знаток ведения военных действий в осадных условиях, «с использованием стен» и оборонительного оружия. Именно его император ромеев назначил ответственным за оборону на важнейшем центральном участке, посулив в уплату за труды последнюю «жемчужину ромейской короны» — крупный эгейский остров Лемнос. Все остальные призывы во имя веры Христовой, обращенные к рыцарственным Арагону, Венгрии, Бургундии, богатом судами Дубровнику не привели ни к чему. Правда, король Альфонс Арагонский милостиво разрешил ромеям закупать у него зерно, но цену загнул неимоверную. Даже император Священной Римской империи Фридрих III, недавно коронованный Папой, лишь ограничился посылкой Мехмеду ультиматума, полному громких, трескучих фраз. Горожанами овладело ощущение, будто их предали. «Мы получили от Рима такую же помощь, как от султана из Каира», — с горечью вспоминал участник обороны Георгий Сфрандзи .