Сергей Сорочан - Ромейское царство

И все же последние надежды и чаяния ромеи возлагали на проверенные временем мощные тройные крепостные стены своей древней столицы, перед которыми в свое время оказались бессильными авары, персы, арабы, болгары и русы. За всю свою историю эти стены двадцать три раза видели неприятеля, но никому ни разу не удавалось взять их штурмом со стороны суши. Заброшенные участки укреплений восстановили, надстроили, ров перед передовой стеной, прикрывшей Город со стороны суши, расчистили, углубили до десяти метров, дополнительно укрепили башни. Защитники были прекрасно вооружены, снабжены всем необходимым — от хлеба до арбалетных стрел, имели «множество великолепных приспособлений и устройств для ведения войны», большое количество метательных машин, противоосадных механизмов, установленные на стенах, заранее пристрелянные пушки (правда, устаревшие), запасы каменных ядер, селитры для пороха и гремучего «жидкого огня». Они были способны без особой нужды выдержать многомесячную, а то и более чем годовую осаду, рассчитывали на обещанную Папой, италийцами и венграми военную помощь, которая, казалось, вот-вот должна появиться сушей и морем, знали, что в Венеции с этой целью по заказу Папы стали строить галеры, и в массе своей горели желанием сражаться до конца, понимая, что иного выхода нет. Наконец, и это немаловажно, срабатывал психологический фактор: за долгие века во всем мире привыкли верить в незыблемость столицы Ромейского царства. Сам страх перед осадой стал привычным. За обреченностью еще маячили надежды выжить, которые не казались пустыми. Недоверчивому, снедаемому честолюбием султану османов было о чем переживать. Недаром его собственный визирь, старый, осторожный Халил-паша пугал перспективой возможного длительного сопротивления, опасного для подрыва боевого духа турок, и решительного воссоединения христиан перед роковой угрозой. Наконец, обе стороны знали, что каким бы ни было соотношение сил, в победе на войне все решает удача и случай.

Устрашающе огромная армия интервентов быстро и организованно стягивалась в одну точку — к стенам «Града Константина», готовясь к массированному удару и сокрушая либо блокируя по пути, на ближайших подступах последние изолированные очаги сопротивления. Подвигом стала двухдневная героическая оборона мощнейшей византийской крепости на европейском берегу Босфора, у гавани Ферапия, — оставшиеся в живых четыре десятка ее отважных воинов были посажены султаном на кол. Позже огнем османских пушек была сметена цитадель Студион на Мраморном море, а ее тридцать шесть выживших защитников тоже приняли ужасную смерть на колу.

23 марта 1453 г., в пятницу, святой для мусульман день недели, сам Мехмед в сопровождении возносящих молитвы видных служителей религии — улемов, шейхов — выступил из Адрианополя-Эдирне, «опустошая и разоряя все вокруг, сея ужас, страдания и страх». Уже 5 апреля он разбил свой красный с золотом шатер на холме прямо перед стенами Города, меньше чем в километре от ворот Св. Романа, и кольцо турецкой осады охватило его и с суши, и с моря. Вдоль всех стен, на расстоянии 250 метров от них была вырыта траншея с земляным валом. За ним без всякой неразберихи и затруднений был разбит палаточный город турецкого лагеря, над которым среди прочих штандартов развевался ак-санджак — главное, бело-золотое знамя султана. Призывные переливы муэдзинов в час молитвы перекрывали звуки христианского богослужения из европейских отрядов турецкой армии.

Полагавшееся по Корану предложение Мехмеда сдаться в обмен на жизнь василевс ромеев оставил без ответа. На следующий день начался отсчет героической обороны, которая продолжалась почти два месяца — 54 дня. Несмотря на свою немногочисленность, последние защитники прославленной столицы ромеев мужественно сражались за свою свободу и христианскую веру, сопротивляясь неотвратимой судьбе и невиданной мощи османской армии, отбивая штурмы, уничтожая подземные ходы и осадные башни, выигрывая морские сражения, устраивая вылазки, проводя мирные переговоры, неустанно трудясь на починке укреплений, демонстрируя чудеса героизма, подрывая боевой дух противника и делая, казалось бы, невозможное. Они были ближе к успеху, чем, возможно, знали сами.

Трудная година наконец объединила всех. Теперь бок о бок за Константинополь с упорством смертников бились все, кто мог держать в руках оружие: господин и жалкий бродяга, купец и монах, ремесленник и ученик, православный и католик. Не имея смены, изможденные, они после боя валились с ног от усталости, тогда как турки, по словам повествователя-очевидца, русича Нестора Искандера , установив вокруг города «пушки и пищали и туры и лестницы и гряды деревянные и ины козни стенобитные», отважно бились без отдыха, ни мало не давая отдохнуть защитникам, с маниакальной настойчивостью бросая вперед все новые и новые контингенты войск.

Воины полумесяца, понукаемые султаном, словно одержимые, снова и снова рвались в Константинополь. Их ярость разбивалась о стойкость ромеев, которые были готовы дорого продать свою жизнь. Со стен и башен византийской столицы на турок летели камни, лилась кипящая вода и смола, с ревом извергались языки «жидкого огня». Врагов поражали стрелами и копьями, сметали градом камней из камнеметов, выстрелами пушек, которые довольно эффективно стреляли по пехоте не ядрами, а каменной, глиняной или металлической шрапнелью размером приблизительно с крупный грецкий орех (каждая бомбарда заряжалась пятью-десятью такими пулями).

Уже первый штурм вскоре после начала осады, предпринятый силами иррегулярной турецкой пехоты, показал, что осажденные не собираются стать легкой добычей. После отчаянного ночного штурма 18 апреля, который шел четыре часа при свете луны до рассвета, все рвы были завалены трупами врагов. По словам Нестора Искандера, турки карабкались на стены по мертвецам, как по ступеням и лестницам. По сведениям русского летописца, при атаке они потеряли убитыми восемнадцать тысяч человек, тогда как вконец измотанные защитники тоже понесли чувствительные потери, лишившись двух тысяч четырехсот воинов — ромеев, италийцев и армян. Не увенчалась успехом и попытка турецких кораблей овладеть великой цепью через вход в Золотой Рог, которую искусно защитили укрывавшиеся в бухте оставшиеся тридцать семь судов христиан. Для османов это было унизительной неудачей.

Еще большее разочарование принесло султану утро 20 апреля. С острова Хиос через Геллеспонт — пролив Дарданеллы к Константинополю, невзирая на встречный ветер и волны, спешила эскадра из трех больших генуэзских парусных торговых кораблей-когов, снаряженных Папой, и тяжелого транспортного судна, предоставленного василевсу Константину королем Арагона. Они везли в осажденный город подкрепление, оружие, закупленное на Сицилии зерно и прочие, столь необходимые припасы. Перед входом в Золотой Рог маленькая флотилия, сцепив суда в замкнутое каре, приняла многочасовой, неравный, жаркий бой с турецкими галерами, которых насчитывалось около ста пятидесяти, и одержала блестящую победу. Генуэзские моряки обрушили на врага град метательных снарядов, копий и дротиков. Вооруженные огромными топорами, они рубили головы и руки турок, отчаянно пытавшихся со своих более низких судов и длинных лодок взять их на абордаж с помощью крючьев и лестниц. Напряженно вглядываясь в бой, разгоряченный и еще более раздосадованный Мехмед, пытаясь отдавать команды с берега, не заметил, как въехал на лошади в море, и только когда вода подступила к седлу, пришел в себя. Десятки спутавшихся галер мусульман, не справившиеся с управлением в условиях бурного течения Босфора, пошли на дно, взятые на таран и раздавленные плавучей крепостью, в которую сгруппировались четыре высокобортных корабля латинов, все же прорвавшихся сквозь кольцо плотно обступивших их, яростно атакующих турецких галер. К концу того дня опозоренный, униженный султан, если поверить греческим источникам, потерял около двенадцати тысяч отборных моряков. Победоносная эскадра под ликование ромеев, наблюдавших за боем со стен Константинополя, уже в темноте, безлунной ночью, подгоняемая наконец подувшим попутным ветром, прошла поднятое цепное заграждение гавани и спокойно вошла в Золотой Рог. Турки были в очередной раз посрамлены, а настроение отчаявшихся горожан, воспринявших случившееся как очевидное свидетельство помощи Божией, резко поднялось. Гнев султана, лицезревшего этот разгром, был столь велик, что он «в ярости рвал на себе одежду» и собственноручно избил золотым жезлом тяжело раненого в глаз адмирала турецкого флота, болгарина-ренегата Палдада-оглу (Балтоглу), отрешил его от должности, велел дать ему сто плетей, а все имущество неудачливого флотоводца роздал янычарам. В лагере осман началось брожение, усилились разногласия, впервые после начала осады стали высказывать серьезные сомнения в успехе. Никто не думал, что это была последняя победа ромейского оружия.