Светлана Мрочковская-Балашова - Она друг Пушкина была. Часть 1

— Так вы уверены, что будете в небе?

Старуха обиделась и с резкостью ответила:

— А вы думаете, я родилась, чтобы маяться в чистилище? [17] Сафонович В. И. Воспоминания // Русский архив, 1903, № 4, с. 492—494. Сафонович был чиновником Министерства финансов и внутренних дел. В своих воспоминаниях рассказал о встречах с Пушкиным в салоне Загряжской. Шевалье д’Еон де Бомон — агент Людовика XV, появился в Петербурге под видом племянницы французского купца. Он выполнял секретное поручение своего короля — собрать сведения о дворе Елизаветы Петровны и установить тайную переписку императрицы с Людовиком.

Из всего того, что мы знаем о Загряжской, складывается весьма симпатичный образ старой и добродетельной феи. В самом деле, она имела право рассчитывать на лучшую долю в загробной жизни.

Пушкину было двенадцать лет, когда он познакомился с Алексеем Кирилловичем Разумовским. 12 августа 1811 года брат Н. К. Загряжской, министр народного просвещения, сам принимал вступительные экзамены в Царскосельский лицей. Как это было рассказал Иван Пущин — лицейский товарищ Пушкина: «1811 года, в августе, числа решительно не помню, дед мой, адмирал Пущин, повёз меня и двоюродного моего брата Петра, тоже Пущина, к тогдашнему министру народного просвещения гр. А. К. Разумовскому. Дедушка наш насилу вошёл на лестницу, в зале тотчас сел, а мы с Петром стали по обе стороны возле него… Старик, не видя появления министра, начал сердиться. Подозвал дежурного чиновника и объявил ему, что андреевскому кавалеру не приходится ждать, что ему нужен Алексей Кириллович, а не туалет его. Чиновник исчез, и тотчас старика нашего с нами повели во внутренние комнаты, где он нас поручил благосклонному вниманию министра, рассыпавшегося между тем в извинениях. Скоро наш адмирал отправился домой, а мы, под покровом дяди Рябинина, приехавшего сменить деда, остались в зале, которая почти вся наполнилась вновь приехавшими нашими будущими однокашниками с их провожатыми… Скоро начали нас вызывать поодиночке в другую комнату, где в присутствии министра начался экзамен… Всё кончилось довольно поздно» [18] Пущин И. И. Записки о Пушкине. Письма. M., Советская Россия, 1979. С. 31—32. .

К описываемому времени Алексею Кирилловичу Разумовскому исполнилось 63 года. Старый по тогдашним понятиям человек. Угрюмый, деспотичный. Жил отшельником — разочарованный в людях, не особенно счастливый. С молодости был ревностным масоном, и это углубление в тайные знания тоже сыграло свою роль. Он принадлежал к масонской ложе «Capitulum Petropolitanum», разрешённой в России Екатериной II и запрещённой, подобно многим другим, при Павле I. Начало либерального правления Александра I стало благодатной почвой для масонства — ложи, старые, новые, плодились, как крысы во время голода.

Вместе с другими старшими братьями Алексей Разумовский учился в Страсбургском университете, а затем довершал образование в Италии, в Англии. В 21 год вернулся в Россию, чтоб отечеству полезным быть , как хотел того и он сам, и его отец. Пользу приносил при дворе в мундире камер-юнкера, а позднее камергера. Отечеству служил недолго. Женившись на богатейшей невесте России графине Варваре Петровне Шереметевой, подал прошение об отставке, поселился в Москве и погрузился в помещичий быт. Отец выделил ему обширное имение под Москвой — Горенки. В его обустройство вложил он всю свою энергию, практичность, размах — знать, к земле, к хозяйству имел истинное призвание. Перестроил дом. Расширил парк и засадил его и оранжерею диковинными, из разных стран и губерний России привезёнными растениями. В прудах разводил рыбу. Всё это делалось добротно, со смаком, с выпестованным с детства вкусом. Только развернулся, как из Петербурга снегом на голову свалилась монаршая милость: Екатерина произвела графа Разумовского в тайные советники и повелела без промедления явиться на службу в Сенат. Неохотно покинул Алексей Кириллович полюбившиеся ему Горенки, где тихо средь мирных трудов, книг, произведений искусства текла его сельская жизнь. Прошло девять лет. Однажды при обсуждении одного закона он позволил не согласиться с мнением её величества. Строптивость сенатора разгневала императрицу. Она приняла его прошение об отставке. Случилось это за год до смерти Екатерины.

Категоричность этого поступка, казалось, его самого удивила. Он задумался о свой доколешней жизни и решил попробовать начать всё заново. Вихрь раздумий взметнул в Алексее Кирилловиче решительность ураганной силы: он порывает с светским обществом, ограничивает свои знакомства, общение с родственниками, расстаётся с опостылевшей, давно раздражавшей его женой — глуповатой Варварой Шереметевой. Свой дерзкий по тому времени поступок оправдывал её дурным влиянием на детей. Теперь он целиком отдаётся своей страсти к созиданию — продаёт старый московский дом, возводит богатейшие палаты на Гороховом поле. И вновь рьяно обустраивает свою обитель, украшая её дорогими гобеленами, картинами старинных и новейших мастеров, уникальными минералогическими и ботаническими коллекциями, книгами. Особую ценность в его огромной библиотеке представляло редчайшее собрание первопечатных изданий XV века.

Среди царской роскоши А. К. заперся один со своими растениями… Из познаний своих он делал то же употребление, что из богатства: он наслаждался им без всякой пользы для других [19] Вигель Ф. Ф. Записки. М., Русский вестник, 1864—1865. Ч. 3. С. 87—88. , — пишет в «Записках» его современник Ф. Ф. Вигель. Уединение он нарушил лишь по случаю приезда в Москву нового императора Александра I. Вторая столица, как обычно, отмечала пребывание царя бесконечными обедами и балами. На одном из раутов Александр удостоил Разумовского своей беседой. Мы не знаем, о чём они вели разговор, но московская молва быстро разнесла новость: царь весьма впечатлён его блестящим французским языком. Но вероятнее — рассудительность, оригинальность ума и недюжинная эрудиция вельможи, превосходно выраженные по-французски, обратили внимание императора. Он предложил графу вернуться к государственной службе. Надо также учитывать и традицию самодержцев возвращать милость к опальным личностям. Разумовский вежливо отказался.

Однако в 1807 году последовал императорский указ о назначении Алексея Кирилловича попечителем Московского университета. Злоязычный Вигель утверждает, что граф вообще не занимался попечительскими делами. В ту эпоху аристократы весьма условно исполняли свои служебные обязанности, лишь время от времени посещали присутственные места. Вспомним об отношении к службе Пушкина, Вяземского, Грибоедова, Дельвига — чиновников средней руки. Стоит ли удивляться нерадивости таких высокопоставленных чиновников, как Разумовский. И тем не менее анналы Университетского общества естествоиспытателей, президентом которого Алексей Кириллович состоял уже несколько лет, говорят о другом. Разумовский добился наконец присвоения обществу звания Императорского. Что прежде всего увеличивало ассигнования на исследовательскую деятельность. Новый попечитель тут же засадил естествоиспытателей за работу: одни составляли градостроительные планы, другие занялись описанием Московской губернии, третьи принялись за оборудование обсерватории. Сбылась мечта Алексея Кирилловича создать астрономический центр и в Москве. Он удлинил срок пребывания ректоров на посту с одного года до трёх лет. А это, согласно его рассуждениям, с одной стороны, укрепляло власть ректоров, а с другой — позволяло попечителю требовать с них большей ответственности. Пытался он также перевести университет в другое, просторное помещение. В его время альма-матер теснилась в старом, построенном ещё Казаковым здании. Разумовский облюбовал для него Екатерининский, или Головинский, дворец, что в Лефортово. Правда, далековато, даже по нынешним временам. А для эпохи пролёток и дилижансов и подавно. Возможно, двигало графом и эгоистическое желание разместить университет поближе к своему дому на Гороховом поле. Идея осталась неосуществлённой.