Евгений Воробьев - Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)

Попытку пробиться к Москве кратчайшим путем вдоль Минского шоссе можно уподобить отчаянному прыжку смертельно раненного хищного зверя…

Противник оказался в непосредственной близости к штабу Западного фронта в Перхушкове; командующий фронтом не хотел отходить к Москве, демонстрируя большую меру стойкости и смелости.

"Довольно большая группа противника, — вспоминал Г. К. Жуков, — видимо, усиленный полк, прорвалась к штабу фронта, и в березовом лесу, где мы располагались, завязался бой. В нем приняли участие полк охраны и штабные офицеры. Немцы были разбиты и отброшены. Это был единственный случай, но он говорит, в какой обстановке приходилось в то время штабам работать".

Нетрудно представить себе, какую нечеловеческую нагрузку несли наши военачальники, работники Генерального штаба в дни, когда гитлеровцы рвались к Москве и когда одновременно разрабатывался план контрнаступления.

"Да, то были тяжелые времена. Врагу иногда удавалось нанести то или иное частное поражение войскам армий Западного фронта. Греха таить не буду, были моменты, когда замирало сердце в ожидании развязки ожесточенных битв, но я не помню, чтобы возникали моменты неверия в стойкость наших войск.

На последнем этапе оборонительного сражения, 25.XI — 5.XII, я не спал одиннадцать суток, будучи в чрезвычайно нервном напряжении, но зато, когда наши богатыри погнали врага от Москвы, я свалился и проспал более двух суток подряд, просыпаясь только для того, чтобы узнать, как развивается контрнаступление. Даже Сталин и тот не разрешал меня будить, когда звонил по телефону" (Г. К. Жуков).

Вскоре после того как Елена Ковальчук вернулась из госпиталя в Лефортове, полковые разведчики получили задание достать "языка". Пятнадцать добровольцев готовились к ночной вылазке; надели белые халаты, получили запасные диски к автоматам и гранаты.

Командир 175-го полка 1-й гвардейской мотострелковой дивизии майор Балоян давал последние наставления разведчикам, а рядом с ними стояла Ковальчук.

— Мені теж треба в разведку, — заявила она Балаяну.

— Ты знаешь, куда идут?

— А як же!

— В тыл к немцам.

— А коли в разведке кого ранит? Кто допоможе?

Ковальчук выдали белый халат, автомат, и она принялась набивать санитарную сумку перевязочным материалом…

Вылазка оказалась безуспешной. "Языка" добыть не удалось. На обратном пути немцы при свете ракет обнаружили разведчиков и открыли сильный огонь. Командир разведывательной группы прикрывал отход, шел последним, и Ковальчук не теряла его из виду.

Командира тяжело ранило, осталась с ним. Оба лежали ничком в белых халатах среди убитых.

Она упрятала волосы под ушанку, флягу подсунула под себя, уткнулась лидом в снег и притворилась мертвой. Халат ее был в крови — след перевязок. Командир лежал без сознания.

Совсем близко прошла группа немцев. Солдат мимоходом пнул Елену в бок сапогом, она не застонала, не шевельнулась. Рядом валялись на снегу ее перчатки. И как только немец приметил их, ведь еще не развиднелось. Он подобрал перчатки и поспешил вдогонку за своими.

Вскоре к командиру вернулось сознание. Ковальчук сделала новую перевязку, поднесла к его губам флягу с водкой и согрелась сама. Весь день пролежали они недвижимо на окраине Наро-Фоминска. Она не съела ни одного сухаря — все отдала раненому — и ослабела. Правая рука, которой разгребала снег, стала бесчувственной.

Дождались ночи, проползли около двух километров и добрались до своих. Часовой, увидев, с каким грузом ползет Ковальчук, забыл про пароль "Обойма", про отзыв "Осечка" и выскочил из окопа, чтобы подхватить раненого.

Ковальчук отдала рапорт майору Балояну, стоя по команде "смирно!", с трудом держа окоченевшие руки по швам.

Следующий день она отдыхала, или, по ее выражению, "ремонтировалась" — руки опухли и сильно болели. Но ее утешало сознание, что в разведке не было ни одного "беспомощ-него" раненого, то есть такого, который остался без ее помощи.

За это ее отдельно поблагодарил командир дивизии Лизюков. В те дни он ютился со своим штабом в бетонной трубе, врытой поперек железнодорожной насыпи.

— Ну как? — спросил майор Балоян, пряча усмешку. — Отобрали немцы перчатки? Больше в разведку проситься не будешь?

— А як же?

Балоян махнул рукой — не переспоришь, упрямая!

— А руки не болят?

— Не…

— Вот и хорошо! Ответь сперва на письма, — Балоян рассмеялся и протянул Ковальчук пачку писем, которые пришли на ее имя из госпиталей.

Она часто получала письма от раненых.

— Якісь незнайомі хлопці дуже декують, — пожимает она плечами.

В лицо она, наверно, узнала бы многих своих "хлопців", но фамилий их не спрашивала и не запоминала.

Если собрать вместе всех, кого она спасла в снегах Подмосковья! Можно было бы наверняка выстроить роту полного состава. И все стояли бы со своими винтовками, автоматами, ручными пулеметами, подобранными ею на поле боя.

Наро-Фоминск

Декабрь 1941

В один из самых тревожных дней Московской битвы, 16 октября 1941 года, в Туле собрался партийный актив. Слушали председателя городского комитета обороны первого секретаря обкома и горкома ВКП(б) Василия Гавриловича Жаворонкова. Коммунисты поклялись Родине:

"Тула, красная кузница, город славных оружейников, город металлистов, не будет в грязных лапах немецко-фашистских бандитов. Мы, большевики города Тулы, заверяем Центральный Комитет ВКП(б), что все, как один, с оружием в руках будем сражаться до последней капли крови за нашу Родину, за наш любимый город и никогда не отдадим Тулу врагу".

Патриотический подъем был столь велик, будто сейчас вот, а не во времена гражданской войны на собрании огласили письмо Владимира Ильича Ленина Тульскому ревкому, полученное в дни, когда белая армия Деникина угрожала Москве: "За обороной следить, не спуская глаз…"

Из 40 тысяч тульских коммунистов 32 тысячи взялись за оружие. Ежедневно 5 тысяч человек трудились на оборонительных рубежах. Прославился легендарный Рабочий полк. Командовал им А. П. Горшков, комиссаром был старый большевик, участник гражданской войны Г. Л. Агеев; он погиб в бою.

Потомственного оружейника, коммуниста ленинского призыва Петра Максимовича Короткова не отпускали с завода в истребительный батальон Пролетарского района. Он настоял на своем; уже проводил на фронт четырех сыновей и зятя. Вернулся на завод после ранения — с забинтованной головой, на костылях — и вновь стал к станку.

Рабочий полк Горшкова сыграл огромную роль в обороне Тулы — не подоспели части 50-й армии, а всю тяжесть отпора несли полк НКВД, зенитчики, артиллеристы.