Владимир Кузнецов - Очерки истории алан

116. Толстова Л. С. Исторические предания Южного Приаралья. М., «Наука», 1984.

117. Туганов М. С. Кто такие нарты? Известия ОНИИК, вып. I. Владикавказ, 1925.

118. Мелетинский Е. М. Происхождение героического эпоса. М., 1963.

119. Кузнецов В. А. Нартский эпос и некоторые вопросы истории осетинского народа. Орджоникидзе, «Ир», 1980.

120. А бае в В. И. Нартовский эпос осетин. В кн.: Нарты. Осетинский героический эпос, кн. 1. М., 1990.

121. Дюмезиль Ж. Осетинский эпос и мифология. М., 1976.

122. Пропп В. Я. Нарты. Эпос осетинского народа. Изд. АН СССР, 1957 (рец.). В кн.: Русский фольклор, III. M. — Л., 1958.

123. Миллер В. Ф. Осетинские этюды, ч. I, M., 1881.

124. Миллер В. Ф. Осетинские этюды, ч. II, М., 1882.

125. Миллер В. Ф. Терская область. Археологические экскурсии. МАК, вып. 1, М., 1888.

Многим свойственно романтическое восприятие далекой истории предков, якобы живших лучше нас. Но, касаясь сурового быта средневековья в предшествующей главе, мы уже отмечали, что никакого «золотого» века в истории Алании, разумеется, не было. Д. Д. Фрэзер в своей знаменитой «Золотой ветви» пишет о неразвитом и косном состоянии, «которое демагоги и мечтатели позднейших времен прославляли как Золотой век и идеальное состояние человечества» (1, с. 59). Справедливость резкой оценки Д. Д. Фрэзера становится особенно очевидной применительно к аланскому обществу при рассмотрении пока слабо изученного аланского язычества. Погружаясь в этот далекий мир, тени которого еще витают над нами в наш атомно-компьютерный век, мы наряду с явным экономическим и социальным прогрессом отчетливо видим картину искаженного, ненаучного восприятия мира при полном господстве массы суеверий, предрассудков и вообще той системы религиозных взглядов, которая в науке отождествляется с понятием «язычество» — политеистической религией дохристианской эпохи.

Языческая идеология аланского общества — довольно сложная система верований, обычаев и обрядов, динамически развивавшаяся во времени и локально в пространстве. Восстановить эту систему во всех ее звеньях вряд ли возможно — письменные источники исключительно скупы, а археологические материалы далеко не всегда поддаются обоснованной дешифровке. Но в самом общем виде картина вырисовывается Достаточно отчетливо: до X в. в Алании почти безраздельно господствует язычество, после чего и в связи с христианизацией складывается своеобразный христианскоязыческий идеологический комплекс, где элементы христианства и язычества сосуществуют, взаимодействуют и взаимопроникают. Изучение этого сложного комплекса — дело будущего. Здесь мы коснемся лишь его основных составных частей — сначала традиционного политеистического язычества, а в следующей главе — христианства, проникшего к аланам в период развития у них феодальных отношений и оформления классового общества.

Аланские языческие культы можно дифференцировать на общеаланские, племенные, общинные и семейно-родовые; в этом делении в какой-то степени отражается общественная структура Алании эпохи разложения родового строя и классообразования. Однако на деле указанная дифференциация аланских культов очень осложнена как недостаточностью материала, так и проницаемостью культов. Культы низшего уровня (общинные и семейно-родовые) археологически слабо выражены и слишком плохо изучены. Поэтому мы остановимся только на наиболее крупных и ярко выраженных археологических языческих культах, получивших в Алании широкое распространение.

Культ животворящего солнца и огня — один из основных в пантеоне древнеиранских народов. Имя бога огня Агни открывает первый гимн Ригведы: «К Агни я обращаюсь, богом назначенному жрецу для жертвоприношений». В широком плане проблемой занимались Э. Тэйлор (2), Г. Вильке (3), К. Эрдманн (4), К. Шипман (5) и другие ученые. Особо отметим важные работы К. Ф. Смирнова, посвященные огненному культу у савроматов и сарматов — непосредственных предшественников алан.

В. И. Абаев в аланском языческом пантеоне выделяет особый культ семи богов, «занимавший важное место в их (алан. — В. К.) религии» (6, с. 9). В этом семибожном культе В. И. Абаев справедливо выдвигает на первый план культ солнца и связанного с ним огня. Основанием для выделения культа солнца и огня ему послужили свидетельства Геродота о предках алан — массагетах, для которых «единственный бог, которого они (массагеты) почитают, — это солнце. Солнцу они приносят в жертву коней, полагая смысл этого жертвоприношения в том, что самому быстрому богу нужно приносить в жертву самое быстрое существо на свете» (7, с. 79), а также армянского поэта XIII в. Фрика, для которого культ солнца был характерным признаком алан: «…другой — алан, что солнце чтит» (8, с. 181). В. И. Абаев указывает, что в осетинском языке наряду с обычным названием солнца «хур» сохранилось его культовое наименование «хурзарин» — «солнце золотое», а также «хурты хурзарин» — «солнце солнц». Сохранилось и культовое название огня «артхурон» — «огонь-солнцевич», т. е. огонь сын солнца (6, с. 10–11), что убедительно рисует органическую связь солнца и огня в едином космогоническом культе. В. И. Абаев на основании анализа лингвистического материала приходит к следующему важному для нас выводу: «…первоначальными для осетин были культ солнца, культ огня и некоторые тотемические культы» (9, с. 70).

По свидетельству армянского историка X в. Мовсеса Каганкатваци, гунны Дагестана имели обычай приносить в жертву солнечному божеству Куару жареных лошадей (10, с. 193, 200). Хотя это свидетельство относится к гуннам, номинация божества «Куар» является иранской («Хуар» — «Хур». — В. К.) и подтверждается его вторым иранским именем Аспандиар — «конный бог», что говорит об иранском происхождении упомянутого культа, видимо, заимствованного гуннами и контаминированного ими с тюркским богом Тенгри.

Аланский культ огня и солнца получил настолько яркое воплощение в археологических материалах, что в его широчайшем распространении и популярности не приходится сомневаться. Иначе не могло быть — для алан он был традиционным, восходя как к массагетам, так и к савромато-сарматам (11, с. 71; 12, с. 94–100; 13, с. 155–159). На почве Кавказа древне-иранский культ встретился с не менее древним и мощным местным кавказским культом огня (14, с. 12; 15, с. 361); видимо, совмещение этих двух глубоких религиозных традиций и вызвало к жизни ту доминанту солнца и огня, на которую обратил внимание Фрик.

Культ животворящей и очищающей силы огня отражен в археологических памятниках весьма наглядно в виде древесного угля и различных красящих веществ (преимущественно реальгара), сопровождавших погребения, начиная с савроматской эпохи. В аланских погребальных памятниках Северного Кавказа угольная подсыпка под усопшими — обычное явление, примером чего может служить хотя бы Змейский катакомбный могильник X–XII вв. в Северной Осетии. Во многих катакомбах угли были насыпаны на пол сплошным толстым слоем. Аналогичную картину можно наблюдать и в раннесредневековых каменных ящиках, но здесь угли чаще встречаются отдельными вкраплениями — видимо, символически.