Владимир Кузнецов - Очерки истории алан

Другая сторона аланского наследства, не менее важная, чем язык, — фольклор. Здесь на первом плане, конечно, стоит выдающийся памятник духовной культуры древности, шедевр устнопоэтического творчества — героический нартский эпос. Без всякого преувеличения можно утверждать, что нартский эпос должен быть поставлен в один ряд со скандинавскими и исландскими сагами, германскими Нибелунгами, карельской Калевалой.

Сейчас нартский эпос бытует у ряда народов Кавказа — осетин, адыгов, абхазов, абазин, вайнахов. Он известен также балкарцам и карачаевцам, а в «стертом», периферийном виде отмечен у дагестанцев, и в горной Грузии, где представляет заимствование (10, с. 174; 1. 1, с. 156). С точки зрения современного бытования это действительно эпос народов Кавказа, причем наиболее архаичные его формы зарегистрированы у осетин, адыгов и абхазов. Как ни различны национальные варианты и как ни существенны эти различия, есть целый ряд общих элементов, начиная с названия эпоса «нарты» и имен основных героев. Вряд ли всерьез можно думать, что термин «нарты» и имена героев эпоса Сослана, Батраза и других возникли независимо у столь разных и подчас удаленных друг от друга народов. Случайно таких поразительных совпадений не бывает. Тем более не бывает таких случайных совпадений на уровне сюжетов (мы не имеем в виду так называемые «бродячие» сюжеты). Очевидно, мы вправе предполагать, что общие элементы нартского эпоса как на уровне сюжетики, так и на уровне ономастики являются результатом какого-то культурного влияния извне на многие национальные варианты эпоса.

Касаясь интересующего нас вопроса, В. И. Абаев писал: «Насколько неоспоримо, что этот эпос получил у ряда кавказских народов свое самостоятельное развитие и свой национальный облик, настолько же бесспорно и то, что существовал какой-то центр или центры, где зарождалась основа эпического цикла о нартах и вокруг которых шла дальнейшая кристаллизация сказаний. В пользу предположения о существовании таких центров говорит прежде всего общность собственных имен и самого термина «нарт»… абсолютно исключено, чтобы термин «нарт» или собственные имена Сатана, Урызмаг, Сослан, Созрыко, Батраз, Сырдон и др. появились независимо в разных местах. Каждое из них, вне всякого сомнения, возникло в одном определенном месте, у одного определенного народа и отсюда уже распространилось среди народов» (6, с. 35).

С этими выводами трудно не согласиться, а серьезной альтернативы им в научной литературе, насколько нам известно, нет. Поскольку нартский эпос в наиболее архаичном и развитом виде представлен у осетин, адыгов и абхазов (некоторые исследователи два последних объединяют в адыго-абхазский эпос), мы, по-видимому, имеем основание именно здесь искать «первоисточник». Установлено, что термин «нарты» имеет иранскую этимологию, где конечный «т» представляет показатель множественности (12, с. 88–90; 13, с. 159; 14, с. 10). Если отбросить, как недоразумение, различные попытки «вольных» этимологии термина «нарты» (одна из последних таких попыток принадлежит А. М. Гадагатлю; 15, с. 206–207), указанная иранская этимология является наиболее обоснованной и звучит как древнеиранское «нар» — мужчина, герой, витязь с показателем множественного числа «та» (11, с. 165; 14, с. 10, 163–164) т. е. буквально «мужчины», «витязи», «герои». Нетрудно заметить, что это название точно соответствует содержанию героического нартского эпоса, воспевающего подвиги героев-нартов, и это придает указанной этимологии особую убедительность.

Установлено, что многие личные имена нартских героев являются иранскими (Урызмаг, Ахсар, Ахсартаг, Уархаг, Сырдон, Ацырухс, Ацамаз; 12, с. 25–26; 15, с. 63–78). Существенно, что имя Ацамаз в форме ' Atamasls ' высечено на древней плите из г. Екатеринодара (Краснодара) вместе с именем Ардарос — от осет. «алдар» — глава, начальник (16, с. 71), что не оставляет сомнений в иранской природе имени Ацамаз. Обращает внимание и то, что имя одного из героев нартского эпоса было в живом обиходе скифо-сарматского населения и что фонетически оно дошло без изменений до нашего времени. Весьма возможно иранское происхождение имени героини нартского эпоса Сатаны, связанного с именем аланской царевны Сатиник, упоминаемой в V в. Моисеем Хоренским. Не останавливаясь далее на не свойственных нам лингвистических вопросах, отметим, что иранские этимологии перечисленных нартских имен также не имеют научно обоснованной альтернативы. Тем самым мы вправе не только этих героев, но и связанные с ними сказания и циклы в основе своей возводить к древнеиранскому миру.

Вопрос об аланском происхождении осетинского нартского эпоса и о его влиянии на формирование эпоса других кавказских народов поставлен давно. «Стержень нартовских сказаний составляет аланский эпический цикл», «аргументы в пользу осетино-аланского происхождения слишком заметно перевешивают все прочие», — пишет В. И. Абаев в 1945 г. (12, с. 8, 17), а в 1978 г. повторяет: «материальным ядром эпоса послужил древний аланский цикл» (17, с. 31). Близко к этим выводам подошел Е. М. Мелетинский (11, с. 163–164), но особенно четко их сформулировал Жорж Дюмезиль: «представление о Нартах и главнейшие персонажи, воплощающие это представление, родились в Осетии, а потом уже были восприняты соседними народами или обогатились новыми чертами…», «именно у осетин и, конечно, отчасти уже у их далеких предков сформировалось ядро нартовского эпоса и наметились его главные герои. Знаю, что вынося это суждение, я огорчу своих черкесских и абхазских друзей, но истина дороже дружбы: в основе своей нартовский эпос — осетинский» (14, с. 10, 161).

Наш небольшой опыт изучения осетинского нартского эпоса с позиций истории и археологии убеждает в объективности только что изложенных выводов. Фигурирующие в эпосе соседи нартов, с которыми они общаются и воюют, географическое размещение страны нартов на основании улавливаемой в эпосе топонимики, целый ряд распознаваемых исторических сюжетов (о Хуандон-алдаре, об осаде Гори и т. д.), наконец, ясно прослеживаемая в эпосе западная граница страны нартов по реке Уарп (совр. Уруп. — В. К.) — все это не оставляет никаких сомнений в том, что осетины получили свой эпос из рук алан, а эпические нарты — фольклорный псевдоним алан (17, с. 86–87).

В дополнение к этому напомним об интересных сопоставлениях и наблюдениях, сделанных фольклористом А. X. Бязровым: для вайнахов, абхазов, адыгов нарты — чужие, с ними борются местные герои, в ранних текстах эпоса этих народов чувствуется выраженная антинартская тенденция. Так, у вайнахов нарторстхойцы живут в Осетии (иногда указывается даже Саниба) и нападают на вайнахов, у абхазов нарты родом с Кубани, а Сасрыква для них чужой, у адыгов герой Бадынеке-громит чинов, родственных нартам (18). Подобное восприятие нартов их ближайшими соседями весьма показательно. Оно вновь указывает на Аланию, соседившую с вайнахами, адыгами и абхазами вплоть до катастрофы XIII в., в этом плане прав Е. М. Мелетинский, считающий, что «аланский союз племен включал не только собственно алан, но и синдо-меотские племена поэтому неудивительно, что носителями эпоса в настоящее время являются и осетины, и кабардинцы, и адыгейцы» (11, с. 163–164).