Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

Рассказ Липранди о зачислении Л. С. Пушкина в жандармский дивизион не отвечает действительности. В апреле 1826 г. Л. С. Пушкин ещё состоял на службе в департаменте духовных дел иностранных вероисповеданий, откуда уволился в отставку только 24 октября 1826 г., а 14 марта 1827 г. поступил юнкером в Нижегородский драгунский полк (Л. Майков, «Пушкин», СПб., 1899, стр. 37).

«Пресмешное письмо» Пушкина к брату неизвестно, но это, конечно, намёк на несостоявшуюся поездку Пушкина в Петербург после известия о восстании декабристов, о чём см. выше, у Соболевского, стр. 126 [См. 4 абзаца перед «Отрывком из воспоминаний о Пушкине». — Прим. lenok555 ] и примечание стр. 577—578 [135].

Приезд Пушкина в Петербург тормозился, конечно, не его «крепостным романом», а тем, что дальнейшая участь его не была ещё решена в это время.

Во время пребывания Пушкина, Данзас был поручиком пионерского баталиона, квартировавшего в Бендерах. Данзас бывал в Кишинёве, где Пушкин с ним и видался; сверх сего ещё с поручиком Политковским (ныне г. л.), которого Пушкин особенно уважал.

Имя Филиппа Филипповича Вигеля (1786—1856) в наше время памятно исключительно благодаря короткому знакомству его с Пушкиным и его обширным «Запискам». Средний чиновник, близкий к литературным кругам и бывший одно время членом «Арзамаса», человек умный, наблюдательный, но злой и несимпатичный, монархист и реакционер, Вигель и не заслужил иной памяти. Современники высоко ценили его как интересного собеседника и блестящего рассказчика. «Я люблю его разговор — он занимателен и делен» — записал в своём Дневнике Пушкин (7 января 1834 г.). Эти качества Вигеля обусловили содержательность и интерес его «Записок», за которые он принялся, повидимому, во второй половине 40-х гг. и которые ещё в рукописи возбудили к себе большое внимание («Отеч. Записки», XI, стр. 426). В рукописи же Вигель в 1853 г. познакомил со своими «Записками» П. И. Бартенева, извлёкшего из них материал о кишинёвской и одесской жизни Пушкина («Русск. Архив», стр. 1188).

Будучи напечатаны, «Записки» Вигеля наряду с хвалебными отзывами вызвали и резкую критику, особенно И. П. Липранди («Замечания на Воспоминания Ф. Ф. Вигеля», М., 1873). Вяземский, отмечая неоспоримые достоинства «Записок», подчёркивал, что в них «много злости и много злопамятства», и предостерегал, что «следует доверять им с большой осторожностью…» («Русск. Архив», 1866, стлб. 220). Новейший исследователь отмечает, что «литературно-историческая экспертиза Записок вполне подтверждает основательность подозрений Вяземского; в силу этого, с большой осторожностью необходимо пользоваться и теми интересными главами Записок, в которых Вигель рассказывает об одесском периоде жизни Пушкина» («Пушкин», в. 3, Одесса, 1927, стр. 32).

Должно иметь в виду и политическую предвзятость «Записок» Вигеля, настойчиво стремящегося перелицевать Пушкина по своему образу и подобию. (Подробно см. во вступительной статье, стр. 21—22.)

Первоначально «Записки» печатались в «Русск. Вестнике» 1664—1863 гг. Первое отдельное издание их под заглавием «Воспоминания» вышло в 1866 г.; второе, в котором восстановлен ряд пропусков, — в 1892 г. С сокращениями «Записки» переизданы в 1928 г., под редакцией и с большой статьёй о Вигеле С. Я. Штрайха. Кроме этой статьи, см. сводку материалов и библиографию о Вигеле в сборнике «Пушкин. Статьи и материалы», под ред. М. П. Алексеева, в. 3, Одесса, 1927, стр. 20—32.

В настоящем издании собраны все припоминания Вигеля о Пушкине. Перечисляем их по изданию 1892 г.: ч. 3, гл. XIII, стр. 181; ч. 5, гл. IV, стр. 51; ч. 6, гл. I, стр. 9—12, гл. VII, стр. 97—98; гл. VIII, стр. 115—116, гл. X. стр. 151—153; гл. XII, стр. 171—172; ч. 7, гл. V, стр. 111—112, гл. VI, стр. 134—135.

«Арзамас» — литературное общество, существовавшее в 1815—1818 гг. и объединявшее сторонников «карамзинского» направления в литературе. Основной целью Общества была литературная борьба с «беседчиками», «шишковистами», то есть членами «Беседы Любителей Российской Словесности», сторонниками А. С. Шишкова. К числу членов Общества принадлежали Жуковский, А. Тургенев, Блудов, Дашков и др., все, как и Пушкин («Сверчок»), носившие прозвища, заимствованные из баллад Жуковского. В последний период существования «Арзамаса», под влиянием вступления в него будущих декабристов М. Ф. Орлова, H. И. Тургенева и H. М. Муравьёва, в нём довольно резко обозначились политические тенденции.

В 1861 г. Н. И. Тургенев сообщал П. И. Бартеневу, что «Вольность» Пушкин «в половине сочинил в моей комнате, ночью докончил и на другой день принёс ко мне, написанную на большом листе» («Звенья», т. VI, 1936, стр. 149). Можно с уверенностью утверждать, что Н. И. Тургенев был одним из политических учителей Пушкина. Находившийся в отсутствии С. И. Тургенев прямо писал в 1817 г.: «Мне опять пишут о Пушкине, как о развёртывающемся таланте. Ах, да поспешат ему вдохнуть либеральность, и, вместо оплакиваний самого себя, пусть первая песнь его будет: „Свободе“» («Пушкин. Временник», I, стр. 197).

Следующий после высылки Пушкина 1821 год действительно ознаменовался реорганизацией тайного общества на основе создания строго законспирированных ячеек. К этому побудили заговорщиков рост правительственной реакции, углубление экономического кризиса, развитие массового движения. Новая политическая обстановка требовала и новых форм политической борьбы. Высылка Пушкина, конечно, не могла оказать на тактику заговорщиков сколько-нибудь значительного влияния.

Припоминания Вигеля о жизни Пушкина в Кишинёве см. ещё в его статье «Москва и Петербург» («Русск. Архив», 1893, № 8, стр. 576).

И. Н. Инзов, в юности близкий к кружку Н. И. Новикова, масон и либерал, убеждённый противник крепостного права, очень тепло отнёсся к ссыльному Пушкину, приютил у себя, всемерно старался не стеснять его свободы и весьма сочувственно отзывался о нём и в официальных и в частных письмах. Со своей стороны, Пушкин хотя и любил посмеиваться над «старичком Инзовым», платил ему искренней любовью и глубоким уважением. Яркую сочувственную характеристику Инзова Пушкин дал в «Воображаемом разговоре с Александром I».

Раз сказал он (Воронцов) мне: «Вы, кажется, любите Пушкина; не можете ли вы склонить его заняться чем-нибудь путным под руководством вашим?» — Помилуйте, такие люди умеют быть только что великими поэтами, отвечал я. — Так на что же они годятся? сказал он.

Убедившись в том, что правительство не склонно облегчить его участь, Пушкин в июле 1823 г. с помощью друзей добился перевода в европейскую по своему характеру Одессу, в канцелярию новороссийского генерал-губернатора гр. М. С. Воронцова. Новый начальник его придал отношениям своим с Пушкиным строго официальный характер, видя в нём не великого поэта, а опального и беспокойного чиновника, от которого при случае рад был бы избавиться. Требуя от Пушкина субординации и служебной исполнительности, он донимал его мелкими придирками, на которые Пушкин отвечал злыми эпиграммами. Конфликт между ними ещё осложнялся сильным увлечением Пушкина женой Воронцова. Ревность служила не последним стимулом в той упорной борьбе за удаление Пушкина из Одессы, которую вёл Воронцов, бомбардировавший Петербург резко-отрицательными отзывами о ссыльном поэте. Самого Пушкина Воронцов в конце мая 1824 г. отправил в оскорбительную командировку для собирания сведений о саранче, по возвращении из которой Пушкин подал прошение об отставке и тогда же стал строить планы бегства из «Турции родной» в «Турцию чужую» — в Константинополь. Но ещё прежде полиция в одном перлюстрированном дружеском письме Пушкина прочла замечание о том, что он в Одессе берёт «уроки чистого афеизма», то есть безбожия. Это послужило лишним оружием в руках Воронцова, который 11 июля 1824 г. добился «высочайшего повеления» о ссылке уволенного со службы Пушкина в глухое село Михайловское, Псковской губ. 30 июля Пушкин выехал из Одессы и 9 августа прибыл к месту своей бессрочной ссылки. Неблаговидная роль в этой интриге А. Н. Раевского хотя и преувеличена Вигелем, но сама по себе несомненна.