Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

Незадолго перед тем, в конце марта, вышло первое полное издание «Евгения Онегина», которое, видимо, и было получено Вульфом, сильно преувеличившим портретное сходство героев «Онегина» с обитателями Тригорского.

1 января 1834 г. Пушкин записал в своём дневнике: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцовала в Аничкове». Пушкин принял это как оскорбление, потому что обычно в камер-юнкеры действительно «жаловали» молодых людей, начинавших придворную карьеру.

Имя Анны Петровны Керн (1800—1879), двоюродной сестры Осиповых-Вульфов, приятельницы Дельвига, Веневитинова, М. И. Глинки, подруги Пушкина, адресатки Пушкинского «Я помню чудное мгновенье», внушившей поэту сильное увлечение, — хорошо известно (см. о ней Б. Л. Модзалевский. «А. П. Керн», Л., 1924). В биографии Пушкина А. П. Керн занимает значительное место, точно так же как и воспоминания её, давно получившие высокую оценку, заняли выдающееся место в мемуарной литературе о Пушкине благодаря своей содержательности и правдивости.

«Воспоминания о Пушкине» впервые напечатаны были при жизни автора в журнале «Библиотека для Чтения» (1839, т. CLIV, № 3, стр. 111—144), откуда перепечатаны в книге Л. Н. Майкова «Пушкин» (СПб., 1899, стр. 234—256) и затем в издании А. П. Керн, «Воспоминания». Вступительная статья, редакция и примечания Ю. Н. Верховского, Л., 1929. Уже после опубликования первой своей статьи А. П. Керн, в письмах к П. В. Анненкову, сообщила ряд дополнений к ней, а в 1864 г. в журнале «Семейные Вечера» (№ 10) напечатала «Отрывок из записок. Воспоминания о Пушкине, Дельвиге и Глинке» (перепечатано: А. П. Керн, «Воспоминания»). Черновая рукопись её статьи «Дельвиг и Пушкин» впервые напечатана Б. Л. Модзалевским в 1905 г. («П. С.», V, стр. 140—157). В значительной своей части повторяя «Воспоминания о Пушкине, Дельвиге и Глинке», эта статья, однакоже, больше сосредоточена на образе Пушкина и содержит в себе ряд новых данных, почему мы и отдали предпочтение ей, присоединив её к «Воспоминаниям о Пушкине» и отнеся в примечания те подробности о Пушкине, которые встречаются в других мемуарных очерках Керн.

А роль Аспида предназначена, конечно, этому господину.

Можно ли быть столь прелестной.

Я передумал.

Опускаем в этом месте отрывок из главы VIII «Евгения Онегина» («… Но вот толпа заколебалась…» до «… Или платок поднимет ей»), введённый мемуаристкой в текст своих воспоминаний со следующим простодушным пояснением: «Вот те места в VIII-й главе „Онегина“, которые относятся к его воспоминаниям о нашей встрече у Олениных».

Живя у родителей в Лубнах, Керн сблизилась с богатым помещиком и поэтом А. Г. Родзянкой, в 1818—1819 гг. служившим в лейб-гвардии Егерском полку и тогда ещё знавшим Пушкина по «Зелёной Лампе». В 1821 г. Родзянко, выйдя в отставку, поселился в своём полтавском имении (в Хорольском уезде). Автор немногих стихотворений, напечатанных в тогдашних журналах и альманахах, Родзянко был более известен своими нецензурными порнографическими стихами.

Вы произвели сильное впечатление на Пушкина при встрече у Олениных; он постоянно твердят: «Она слишком блестяща».

Керн, очевидно, имеет в виду слова Байрона из посвящения к «Чайльд-Гарольду», цитируя их на память неточно.

Образ мелькнувший перед нами, который мы видели и который никогда более не увидим.

8 декабря 1824 г. Пушкин писал Родзянке: «Объясни мне, милый, что такое А. П. К…, которая написала много нежностей обо мне своей кузине? Говорят, она премиленькая вещь — но славны Лубны за горами. На всякой случай зная твою влюбчивость и необыкновенные таланты во всех отношениях полагаю дело твоё сделанным или полусделанным…» и. т. д. Цитируя письмо Пушкина по памяти, Керн допускает ряд ошибок.

В ответном письме от 10 мая 1825 г., перемежавшемся стихотворными вставками, оба корреспондента довольно откровенно намекали на интимность своих отношений («Письма Пушкина и к Пушкину». Собрал М. Цявловский, М., 1925, стр. 9—10).

Простите мою откровенность; я слишком дорожу вашим мнением.

Как я был вульгарен сегодня.

Это — фантастическая повесть «Уединённый домик на Васильевском», опубликованная В. П. Титовым в «Северных Цветах» на 1829 г. Повесть была написана на основании одного из устных рассказов Пушкина, связанного, повидимому, с его планом «Влюблённого беса».

Поэма «Цыганы» окончена уже в Михайловском 10 октября 1824 г. Черновая рукопись её действительно находится в тетради, переплетённой в чёрную кожу (хранится в Ленинской библиотеке).

Я люблю луну, когда она освещает красивое лицо.

Милый Пушкин, покажите же, как любезный хозяин, ваш сад.

У вас был такой девственный вид, не правда ли, на вас было надето нечто вроде креста.

Здесь очевидная ошибка мемуаристки: А. П. Керн гостила в Тригорском в июне — июле 1825 г., а глава II «Евгения Онегина» вышла в свет только в октябре 1826 г. Вернее предположить, что Пушкин преподнёс Керн главу I «Онегина», вышедшую 15 февраля 1825 г.

Романс написан на слова стихотв. И. И. Козлова «Венецианская ночь». Письмо Пушкина к П. А. Плетнёву Керн должна была увидеть уже позднее, так как оно было написано после её отъезда, и она неточно передаёт текст.

Хотите ли вы знать, что за женщина г-жа Керн? У неё гибкий ум, она понимает всё; она огорчается легко и так же легко утешается; она робка в приёмах обращения и смела в поступках; но она чрезвычайно привлекательна.

Письмо Пушкина к П. А. Осиповой с приведёнными замечаниями поэта о Керн неизвестно. Письмо к Анне Н. Вульф от 21 июля 1825 г., то есть через два дня после отъезда Керн (не соблюдена пушкинская пунктуация).

Никакого не было камня в саду, а споткнулась я о переплетённые корни дерев. А . К.

Веточку гелиотропа он точно выпросил у меня. А . К.

Всё Тригорское поёт: Не мила ей прелесть NB ночи, а у меня от этого сердце ноет; вчера мы с Алексеем говорили под ряд четыре часа. Никогда ещё не было у нас такого продолжительного разговора. Угадайте, что нас вдруг так сблизило? Скука? Сродство чувства? Ничего не знаю; каждую ночь гуляю я по своему саду и говорю себе: она была здесь; камень, о который она споткнулась, лежит на моём столе, подле ветки увядшего гелиотропа. Пишу много стихов — всё это, если хотите, очень похоже на любовь, но клянусь вам, что о ней и помину нет. Если бы я был влюблён, то в воскресенье со мною сделались бы конвульсии от бешенства и ревности; а мне было только досадно. Однако, мысль, что я для неё ничего не значу, что, пробудив и заняв её воображение, я только потешил её любопытство; что воспоминание обо мне ни на минуту не сделает её ни рассеяннее среди её триумфов, ни мрачнее в дни грусти; что прекрасные глаза её остановятся на каком-нибудь рижском франте с тем же раздирающим сердце и сладострастным выражением, — нет, эта мысль для меня невыносима; скажите ей, что я умру от этого; нет, не говорите, а то это очаровательное создание посмеётся надо мною. Но скажите ей, что уж если в её сердце нет для меня тайной нежности, если нет в нём таинственного и меланхолического ко мне влечения, то я презираю её, понимаете ли? Да, презираю, несмотря на всё удивление, которое должно возбудить в ней это столь новое для неё чувство.