Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

При выезде моём из Кишинёва 4-го февраля 1822 года в Петербург, Александр Сергеевич дал мне довольно большой пакет, включавший в себе несколько писем, чтобы передать оный не иначе, как лично брату его Л. С., а если, по какому-либо случаю его на это время не будет в Петербурге, то его сестре (так пакет и был надписан), и просил, что в случае отец будет расспрашивать о его житье-бытье, то дал бы понять, что он часто нуждается в средствах. Словом, Пушкин был очень недоволен, что ему недостаточно высылают денег. [242]А так как из Кишинёва я должен был заехать прежде в Херсон и по всему вероятию продолжать путь чрез Москву, то дал мне ещё два письма в этот последний город, на имя князя Вяземского и Чаадаева, одинаково прося передать лично.

Но мой путь из Херсона принял другое направление; я должен был на этот раз отказаться от поездки на Москву и направиться в Петербург через Киев, куда вызвал меня Михайло Фёдорович Орлов, получивший уже известие о готовившейся ему опале. Таким образом я приехал в Петербург ровно через месяц после выезда моего из Кишинёва. Из Херсона я уведомил однако же Пушкина об изменившемся направлении и в Киеве нашёл от него письмо с подтверждением того же, что было сказано и прежде, и с присовокуплением, что, если на возвратном пути я не поеду через Москву, то привёз бы письма на имя Вяземского и Чаадаева обратно, справляясь однако у брата, не случится ли кто из них в моё время в Петербурге и пр. [243]

На другой день приезда в Петербург, исполнив обязанности службы, я прямо отправился к Сергею Львовичу, жившему по правой стороне Фонтанки, между Измайловским и Калинкиным мостами, в одноэтажном каменном, с балконом, доме, кажется, одним семейством Пушкина занимавшемся. Я никого не застал дома. Встретивший меня лакей, узнав, что я имею письма от Александра Сергеевича, позвал какую-то старушку; от неё я узнал, что Александр Сергеевич предупредил уже обо мне. Само собой разумеется, что на все просьбы старушки оставить пакет я не согласился, обещая приехать вечером или на другой день. Расспросы об Александре Сергеевиче сопровождались слезами. Все люди, внезапно окружившие меня, делали вопросы; наконец спросили об адресе, и я отправился. Объездив ещё кого было нужно, в четыре часа я был в своём нумере у Демута и, только что приготовился сесть обедать, как арнаут мой, с радостным лицом, вошёл в комнату, с известием, что — «брат нашего Пушкина пришёл». Я тотчас велел просить его и пошёл ему навстречу. Лев Сергеевич был ниже ростом Александра Сергеевича, но несравненно плотнее сложён; физиономия носила одинаковый характер с братом и очень симпатичная. В одну минуту мы освоились, как старые знакомые. Распечатав пакет, он нашёл несколько писем и какую-то исписанную с перемарками тетрадь, листа в три почтовых. Взглянув на неё, он улыбнулся и, не читая своего письма, собрал всё, завязал в платок и хотел тотчас уйти, но я пригласил его отобедать вместе, а так как мне нужно было ехать в Коломну, то вызвался завезти его. После некоторых извинений, он остался и сообщил мне, что, возвратясь домой и узнав о моём приезде, поспешил видеть меня, будучи заранее уведомлен братом, что я передам ему кой-какие бумаги, но что отец и прочие не были ещё дома, а потому и не знали о моём приезде, иначе отец поспешил бы предупредить его. Другого разговора не было, как об Александре Сергеевиче, о котором брат желал знать малейшие подробности. Письмо к себе Лев Сергеевич успел прочитать ещё у меня. В семь часов я подвёз его к крыльцу и уже никак не мог отложить первого визита своего на утро, вошёл в комнату, где был встречен всем семейством. Отец показался мне со всеми манерами старого маркиза; из всех более интересовалась знать об Александре Сергеевиче сестра его. Лев Сергеевич не отходил от меня. Обласканный всеми как родной, в девять часов я уехал. На другой день выехал рано и, возвратясь поздно, узнал, что оба Пушкина, ещё с каким-то господином были у меня и обещали на следующий день в 10 часов утра опять посетить меня, что и исполнили, но только уже вдвоём, а бывший с ними накануне третий, как мне сказали, — был Баратынский. Отец и сын в это посещение более всего выказывали опасение насчёт вспыльчивости Александра Сергеевича; до них дошли слухи о его столкновениях, и это их очень огорчало; мне показалось даже, что у старика навернулись слёзы. Узнав, что я выезжаю обратно через неделю, старик пригласил меня (через два дня) отобедать, сказав, что тут соберёт всех друзей Александра, чтобы каждый из них мог узнать о нём от меня лично, что с тех пор, как Пушкин в Кишинёве, я первый, который могу передать всем им то, что ближе к нему относится и т. д. До назначенного обеда оставалось два дня, и в эти дни каждое утро являлся Лев Сергеевич, и накануне обеда мы провели почти целый день вместе и всё, мне казалось, я недостаточно удовлетворял расспросам.

К обеду были приглашены: Баратынский, Дельвиг, барон Розен и ещё человек пять; но те, менее помянутых, интересовались знать об Александре Сергеевиче. Перед концом обеда, не помню, кто прочитал какое-то стихотворение, кажется мною привезённое; у родных оно вызвало слёзы, за окончанием чтения последовало шампанское за здоровье поэта и пр. Я уехал довольно поздно, обещав передать всё Александру Сергеевичу. На другой и на третий день названные мною лица посетили меня и передали письма к Пушкину. Два дня перед предположенным отъездом, я был у старика вечером и провёл в семействе часа три. На другой день Сергей Львович, вместе с сыном, передали мне огромный пакет с письмами, с какою-то тетрадью и включавший в себе пятьсот рублей. Мы распростились. В тот же день я должен был обедать у графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской, которой я привозил от Михаила Фёдоровича письмо, и в этот день назначено было мне получить от неё ответ. Здесь неожиданно встретил я Александра Львовича Давыдова, который неотступно просил меня обождать его с неделю, чтобы вместе ехать в Москву, и в заключение позвал на другой день обедать и там поговорить об этом. Он приехал в Петербург с женой и дочерью, которые отправлялись за границу. Обедали мы вчетвером, и я заметил, что жена Давыдова в это время не очень благоволила к Александру Сергеевичу, и ей видимо было неприятно, когда муж её с большим участием о нём расспрашивал. Я слышал уже неоднократно прежде о ласках Пушкину, оказанных в Каменке, и слышал от него восторженные похвалы о находившемся там семейном обществе, упоминалось и об Аглае. Потом уже узнал я, что между ней и Пушкиным вышла какая-то размолвка, и последний наградил её стишками! После обеда Давыдов пригласил меня ехать с ним к каретнику, чтобы ускорить исправление его дормеза; к счастию, он, вместо недели, мог быть готов через четыре дня, и мы отправились. Перед выездом, видясь ежедневно с Львом Пушкиным, я предлагал ему вынуть из пакета деньги и отправить их по почте, как бы предвидя, что мне долго не придётся их доставить лично; Лев соглашался на это, но отец нет.