Валерия Косякова - Код Средневековья. Иероним Босх

Рис 1.

Представления Босха о рае весьма индивидуальны и уникальны. Образ рая встречается только на соответствующих створках триптихов художника, а произведений, посвящённых исключительно и всецело идее рая, у Босха нет. Рай – это всегда имманентная часть и фрагмент некоего целого, он вплетён в притчу о человечестве и грехопадении, жизни, смерти и воздаянии. Однако же рай как важнейший топос христианской доктрины – это не просто значимая, значительная, но знаковая, ключевая в творчестве Босха категория. Рай – это точка истока истории, возникновения бытия, это место создания и появления человека, его блаженства и благоденствия, но также и место его проступка и вины, его преступления и грехопадения, его досадной, невосполнимой утраты. Для Босха, художника-мыслителя, рай видится сложным, проблематичным и весьма противоречивым пространством соседства сакрального и профанного, божественного и человеческого, идеального и ущербного, вечного и тленного, экзотического и монструозного, чудесного, чу́дного и чудно́го.

Рис. 2. Триптих «Сад земных наслаждений», ок. 1490–1500 гг. Museo del Prado, Madrid.

Безусловно концепция рая существовала задолго до рождения Иеронима Босха и даже задолго до появления христианства. К сожалению, до сих пор не выяснена этимологическая родословная «рая». Вполне возможно, слово «рай» происходит от древнеиранского «raȳ» (богатство, счастье), но также, вероятно, его предком было древнеиндийское «rayíș» (дар, владение). Мифы и предания совершенно разных культур и религий, рассказы и притчи независимо друг от друга повествуют о некоем истинном бытии или о лучшей жизни, чаще всего обретаемой достойным человеком за порогом смерти. Рай – некое идеальное место и/или состояние, он мог представляться и как прекрасный огороженный сад или остров, и как вздымающаяся высоко над землёй крона огромного древа или далёкая вершина горы, и, конечно, как заоблачные чертоги, как небесное царство. Фундаментальные характеристики рая – его предельная удалённость и отделённость от мира, его вожделенность и недостижимость, – что всегда и автоматически делало это место трансцендентным, сакральным, заветным, благим. В раю обитают боги, избранные и блаженные, – такое понимание рая свойственно мифологии шумеров, Египта, Греции, Рима.

Наперекор словам преподобного Ефрема Сирина: « сокровенное лоно рая недоступно созерцанию », – образы рая многажды успешно изображались и выражались в христианском искусстве, унаследовавшем античные традиции, в коих бытовало представление об Элизиуме (также известные как Елисейские поля). Изначально Элизиум – уголок загробного мира, где царит вечная весна, место посмертного пребывания героев; но позже он становится доступен лишь для блаженных душой и посвящённых. Древнегреческий поэт Пиндар рассказывал об острове, где среди тенистых кущ праведники проводят блаженную жизнь, устраивая спортивные игры и музыкальные вечера. А древнеримский поэт Вергилий понимал Элизиум как место воздаяния праведным. Идея «острова блаженных» легла в основу представлений о христианском рае и оказала значительное влияние на создание зримых образов райских угодий. Позднее, в новозаветной концепции, рай стал пониматься не просто как физическое место, а как идея, связанная со внутренним состоянием веры и надежды на близость с Богом (Мф. 17:1–6, Мк. 9:1–8, Лк. 9:28–36).

В раннем христианстве образ земного рая и загробного мира не были разведены. Однако постепенно патристика отмежевала рай земной, где жили прародители, от рая небесного, уготованного праведным душам и устроенного иерархически, многоступенчато, согласно божественному замыслу, порядку. Например, в греческой традиции (Климент Александрийский, Ориген) были распространены представления о «семи небесах». Ангелы жили на «первом небе», архангелы – на «втором», но в разных «слоях» (в высших сферах – Силы, Власти, Господства; ещё выше – серафимы, херувимы); а на «третьем небе» располагался рай (Апостол Павел упоминает третьи «райские» небеса, куда был восхи́щен некий человек (Кор. 12:2–4)). Считалось, что именно из этого пространства (пока земной рай не отделили от земного) были изгнаны Адам и Ева. Однако пространство сие может открываться избранным, а значит рай – вполне реальное и не изолированное от человека место, куда возможно попасть ещё до Страшного суда.

Исполненные весьма чувственных подробностей и отнюдь не лишённые поэтических нюансов образы создаёт в своих произведениях Ефрем Сирин: он описывает райские деревья, пищу, растительный сок и источники живой воды. Наглядная и зримая картина развёрнута в сочинениях Григория Нисского: в его описаниях земной рай окружён достигающей небес огненной стеной, за которой находится древо жизни, дарующее бессмертие, а также исток четырёх величайших рек, снабжающих мир водой. Сразу же припоминаются водоёмы в «Саду земных наслаждений» Иеронима Босха. В самом центре этого триптиха изображён источник/фонтан, от которого в разные стороны расходятся водные потоки. Можно предположить, что эти четыре реки устремлены в направлении чётырёх же сторон света: проистекающие из единого истока, реки эти будто охватывают и насыщают водой целый мир, как и в текстах Григория Нисского. Вместе с тем источник четырёх рек на центральной панели триптиха очевидно зарифмован с источником/фонтаном в центре створки, изображающей рай.

Помимо Григория Нисского, многие средневековые авторы обрисовали те же приметы рая. Например, точно такой же райский образ представляет в XIII веке епископ Жак Витрийский в своей «Иерусалимской истории». Текст его живописует райские угодья как источник, из которого проистекают четыре реки. Этот источник окружают целебные воды, что лечат болезни, укрепляют память или вызывают забвение. Кроме того, епископ поведал о разных озёрах: в одних – трижды в день вода бывает горькой, в других – она трижды в день сладкая; существуют водоёмы, в которых всё тонет, и водоёмы, в которых не тонет ничего. Подобные противоречия и противопоставления тоже заставляют вспомнить Иеронимов «Сад земных наслаждений»: ведь если на центральной панели изображён земной рай, то почему в нём все предаются блудодеянию, плотскому греху, порочной любви?! Или же – если в самом центре «райской» створки представлен тот самый божественный и благодатный источник всякой жизни, то зачем же внутри него Босх изображает сову – олицетворительницу ночи, нечисти и зла?!