Валерия Косякова - Код Средневековья. Иероним Босх

Работы Босха полны высокоморальным посланием, явно направленным на этическое «реформирование» своей публики, но художник кодирует свои изобретения таким образом, чтобы создать общий эффект герметичности, который трудно понять: мудрец говорит загадками. Это соответствует его рационалистическому подходу: только разумный человек, – тот, кто способен расшифровать собственные размышления Босха, – может достичь мудрости и добродетели. Глупые зрители не способны или не достойны понимания, необходимого для этического поведения – и остаются исключёнными из учения Босха. Босх защищает ценности и нормы городской буржуазии и католической веры (в его интерпретации), но делает это так, что возможно заподозрить его в обратном и даже в еретичестве.

Босх как художник был полон противоречий. С одной стороны, он критиковал разгульную народную культуру, с которой ассоциировал смертные грехи и в особенности – глупость, граничащую с безумием: народное и греховное у Босха – почти синонимы. С другой, именно низменные стороны народного, аморального поведения обеспечили возможность художника реализовывать свои фантазии, создавать непредсказуемые перверсии образов. Национальный фольклор и быт подбадривал безудержную творческую свободу Босха, вдохновляя и провоцируя его на сотворение мира причудливых существ, небывалых монстров, кошмарных мутантов. Все эти босхианские гибриды могут быть описаны при помощи средневековых представлений о странном и чудном, гномах и троллях, о – дролери (от фр. drôle – «смешной», «диковинный», вероятно этимологически слово происходит от «тролль»).

Рис. 93. Сконструированная из различных элементов животных и насекомых крылатая свиноутка. Её голова напоминает рыцарский шлем, добавляя антропоморфных черт монстру. Luttrell Psalter, ок. 1325–1340 г. Add 42130, fol. 186r. British Library, England.

Маленький страшный зачастую уродливый гном или тролль – частый герой североевропейского фольклора мог увлечь воображение и грёзы художника. Уже в античности использовалось понятие « grylli » для обозначения всего странного и необычного в художественном мире и мире фантазии. Это понятие определяло и характеризовало неканонические перверсии в искусстве. « grylli » встречается и в средневековом фольклоре – уже для описания глупости в человеческом поведении. От применения к мифу, сказке, легенде, к устным и письменным образам понятие экстраполировалось на зримые формы: на полях манускриптов людозвери, зверолюди, соединённые из несоединимого чудовища, визуальные девиации и гибриды обернулись причудливыми, смешными и злыми монстрами-дролери. А их коллажные и синтетические образы близки художественной фантазийной стратегии Босха (рис. 93 а–г).

Рис. 93 а, б. Чудные дролери представлены на полях многих иллюминированных манускриптов, создававшихся на территориях Нижних земель. Иконография монстров Босха схожа с этой визуальной традицией. Chig. C.VIII. 2340131, fol. 65r, 90 r. Biblioteca Apostolica Vaticana.

Рис. 93 в, г. Гибриды Босха апеллируют к средневековой традиции дролери и явно несут в себе негативный, демонический, инфернальный заряд. Фрагменты из триптиха «Искушение святого Антония» и «Воз сена».

Литературные процессы позднего Средневековья и творчество Иеронима, – калейдоскоп образов, смешавший черты народной культуры, приметы низовой, специфику городской с религиозными исканиями и светскими темами весьма близки друг к другу. Не даром при распутывании клубка тем и источников Иеронима на ум приходят – наравне с текстами христианского канона – макароническая поэзия, куртуазный роман и фаблио. Подобная эклектичность и коллажность рождают аналогии с литературными процессами XX века, – постмодернистские интертекстуальность и пастиш. Быть может, Босх, художник вновь увиденный и переоценённый в XX веке, очень близок современной логике. Его вселенная множественна и мозаична, зачастую в ней нет одного ярко выраженного семантического ядра, и каждый интерпретатор воссоздаёт и конструирует когнитивную формулу, вписывает и вчитывает тот или иной смысл в картины Босха. Зритель Иеронима находится всегда на распутье. На распутье расходящихся троп в лесу символов и знаков, означаемых и означающих. Связь между ними происходит в сознании зрителя, до этого – в мыслях художника, – визионера своего сложного времени: стремительно завершающегося Средневековья и начало нового, Нового времени. В котором трансформируются, преобразуются, изменятся люди и их мысли, художники и их эстетика, мир и язык его описания.

Фантастический пейзаж, обласканный лучами солнца. Иссиня-голубые горы не похожи на что-либо встречающееся в природе. Птицы всевозможных мастей чертят зигзаги и спирали в воздухе, исчезая в пещерах причудливых скал. Пернатые будто сомнамбулически повторяют геометрию собственного маршрута. Вылетая из трещин ущелья, они устремляются в них же: словно вылупляясь из яйца и возвращаясь в него – в место своего происхождения. Здесь странно всё: священный единорог, пьющий из озера среди косуль, быков и невиданных зверушек; слон, погоняемый наездницей-обезьяной; загадочное вислоухое существо, вобравшее в себя черты собаки, кенгуру, тушканчика и каких-то других тварей; зловещий взгляд жирафа (Рис. 1).

Неужели это рай?! Рай, где лев убивает слабую лань, а свирепый вепрь сражается с демоническим ящером (в аду триптиха «Страшный суд» можно увидеть точно такое же существо, изрыгающее пламень). Может ли быть раем это пространство, исполненное насилия и сомнительных тварей, подобных тем птицегадам, что выползают из озера в нижней части правой створки триптиха «Сад земных наслаждений» (рис. 8)? Странный, полный намёков и аллегорий, таинственный и завораживающий, весьма нетрадиционный и нетипичный рай развёрнут взору на картинах Босха.