Петр Черкасов - Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870).

В отчете МИД за 1870 год Горчаков возложил главную вину за развязывание войны на Наполеона III, последовательно отклонявшего «дружеские советы и предложения», которые давали ему из Петербурга. Это, как подчеркнул канцлер, «не позволило установить между Францией и нами подлинного согласия, которое могло бы сохранить равновесие и мир в Европе» [741] АВПРИ. Ф. 137. Оп. 475. Отчет МИД за 1870 г. Д. 61. Л. 6. .

19 июля 1870 г. Франция объявила войну Пруссии, выступив, как о том мечтал Бисмарк, в роли нарушителя европейского мира. Чтобы окончательно скомпрометировать Наполеона III, Бисмарк извлек из сейфа написанный рукой Бенедетти еще в 1867 г. проект франко-прусского оборонительного и наступательного союза, предполагавшего аннексию Францией Люксембурга и большей части Бельгии. Это был тяжелый удар по, уже и без того подмоченной, международной репутации императора французов.

Французский посол в Петербурге пытался и в этих условиях найти здесь возможных союзников, способных склонить Россию хотя бы к благожелательному нейтралитету, как это было в 1859 г., хотя сам Флери сомневался в успехе. За день до объявления войны он направил в Париж шифрованную телеграмму, в которой высказал свое мнение по этому поводу [742] Текст депеши см.: ААЕ. Correspondance politique. Russie. 1870. Vol. 244. Fol. 121–122. Флери – Грамону, 18 июля 1870 г. . Флери говорит о существовании двух партий в окружении Александра II – пруссофилов и франкофилов. С сожалением посол констатирует, что сам император, по семейным связям, воспитанию и политическим интересам – несомненный пруссофил. Напротив, цесаревич Александр Александрович и весь «малый двор» не любят Пруссию и симпатизируют Франции. Франкофильские настроения широко распространены и в русской армии. Но все это, по убеждению посла, ровным счетом ничего не значит, так как в России «все решает только царь».

Флери обращает внимание своего правительства на то, как сильно русское общество и пресса привержены идее пересмотра Парижского мира 1856 г., и в интересах Франции поддерживать эту веру, как и надежду на содействие с ее стороны. Между строк этой депеши можно было прочитать сожаление о том, что до сих пор Франция не оправдала этих надежд, что разочаровало Россию и побудило ее пойти на сближение с Пруссией.

Тем не менее, посол считал возможным попытаться оказать влияние на русское общество через прессу, для чего запросил разрешения использовать имеющиеся у него финансовые средства для подкупа петербургских редакторов и журналистов. Уже через день он получил согласие министра иностранных дел, санкционировавшего расходование на эти цели 10 тыс. франков [743] Шифрованная телеграмма Грамона от 20 июля // Ibid. Fol. 125–126. .

Одновременно Флери получает указание всеми средствами добиваться от России в той или иной форме поддержки Франции. Посол считает эту миссию невыполнимой, о чем прямо говорит в шифрованной телеграмме в Париж. «То, что вы от меня требуете, – ответил Флери, – чрезвычайно трудно осуществить, так как поставленная задача находится в полном противоречии с политикой петербургского кабинета» [744] Шифрованная телеграмма Флери от 21 июля // Ibid. Fol. 134. .

Видимо, убежденность посла вернула министра иностранных дел на почву реальности. В очередной шифровке, датированной 23 июля, Грамон приказывает Флери добиваться «строгого и безусловного нейтралитета» России [745] Шифрованная телеграмма Грамона от 23 июля // Ibid. Fol. 137–139. . Впрочем, это распоряжение опоздало, по меньшей мере, на несколько часов.

22 июля, на четвертый день войны, Россия объявила о своем нейтралитете, не раскрывая, конечно, секретных договоренностей с Пруссией

0 том, что этот нейтралитет будет благожелательным по отношению к Берлину. Впрочем, завеса над тайной висела совсем недолго. Когда пошли разговоры о возможном выступлении Австро-Венгрии на стороне Франции, российский поверенный в делах в Париже Окунев посетил герцога де Грамона и объявил ему, что сохранение нейтралитета России напрямую связано с нейтралитетом Австро-Венгрии. «Если Австрия начнет вооружаться, то Россия сделает то же самое; если же Австрия нападет на Пруссию, то Россия атакует Австрию», – подчеркнул Окунев [746] АВПРИ. Ф. 133. Д. 470. 1870 г. Д. 117. Л. 171–173. Окунев – В гетману, 5 августа 1870 г.; Fleury. Op. cit. Р. 481. .

Столь редкая в дипломатической практике откровенность не оставляла никаких иллюзий относительно позиции России в начинавшейся войне.

Несколькими днями ранее, в конфиденциальной записке, отправленной в Петербург, Окунев попытался объяснить причины, толкнувшие Наполеона III на войну с Пруссией [747] АВПРИ. Ф. 133. Оп. 470. 1870 г. Д. 117. Л. 133–135. Окунев – В гетману, 26 июля 1870 г. . Истоки конфликта русский дипломат усматривал, с одной стороны, в династических интересах одолеваемого болезнями Наполеона, озабоченного судьбой своего трона, предназначенного для 14-летнего императорского принца. Еще при жизни император французов хотел обеспечить сыну уверенное царствование, обеспеченное блестящими результатами плебисцита 8 мая 1870 г., установившего во Франции режим парламентской монархии.

С другой стороны, полагал Окунев, победа Пруссии над Австрией в 1866 г., при полном бездействии Франции, создала новую угрозу для Второй империи. Этот «дамоклов меч» повис над ней и в любой момент мог нанести смертельный удар. Осознав ошибку, допущенную в 1866 г., Наполеон стал искать любого повода для ликвидации прусской угрозы, в том числе, военным путем. При этом его мало заботило, что франкопрусская война могла бы дестабилизировать обстановку во всей Европе. Таким образом, заключал свои размышления Окунев, интересы европейского мира были принесены в жертву «личным и династическим интересам» Наполеона III, который «несет главную ответственность за войну». Эту ответственность разделяет с ним его правительство и Законодательный корпус.

Так или иначе, с объявлением войны дипломаты уступили место генералам, которые, как это бывало во все времена, давно рвались в бой. Теперь многое зависело от их талантов, а в еще большей степени – от материальных возможностей Франции и Пруссии, от подготовленности и боеспособности двух армий.

28 июля Наполеон III, сопровождаемый 14-летним императорским принцем, облаченным в мундир младшего лейтенанта пехоты, выехал в Мец, где расположился штаб армии. Император, разумеется, не знал, что ему не суждено вернуться в столицу. Решение взять на себя командование было очередной его ошибкой. Все грядущие поражения будут теперь связаны лично с ним, а его отсутствие в Париже в самый критический момент облегчит и ускорит падение режима, у руля управления которым с отъездом Наполеона окажется императрица Евгения, назначенная регентшей. Именно она будет председательствовать в Совете министров, проявляя безответственность и некомпетентность, что только усугубит ситуацию [748] Cars des J. Eugenie, la derniere imperatrice ou les larmes de la gloire. P., 2000. P. 501–536. .