Петр Черкасов - Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870).

«Франция, – отмечал французский историк, – не всегда проводила в отношении Польши политику рыцарской дружбы и бескорыстия, как это услужливо повторяет пропаганда, заботящаяся лишь о том, чтобы увековечить полезное вопреки истине…

Министры наших королей имели в виду исключительно интересы своей страны и никогда не руководствовались соображениями сентиментального свойства. Они были хорошо информированы о том, что происходит в Польше; они холодно осуждали происходящее там и оказывали ей поддержку в самой незначительной степени» [495] Martel R. La France et la Pologne. Realites de l’Est Europeen. R, 1931. R 3, 6. Французский историк имеет в виду хроническую анархию, царившую в Польше вследствие непрекращавшейся борьбы между магнатско-шляхетскими кланами, нередко инициировавшими иностранные вмешательства. «Нужно ли после этого удивляться, – резюмировал Р. Мартель, – что Польша была средством, а не целью, объектом сделок, разменной монетой даже для Франции». Ibid. Р. 4. .

Даже Наполеон с его попыткой создания герцогства Варшавского (1807–1815) как прообраза возрожденной Польши, преследовал, прежде всего, интересы своей империи. Польша, во всяком случае, до 1812 г., была для него разменной картой в игре с Александром I, в переговорах с которым он неоднократно увязывал польский вопрос с женитьбой на младшей сестре царя, в чем ему было отказано.

Как у самого императора французов, так и у его сподвижников, можно найти немало свидетельств того, что Наполеон не рассматривал всерьез восстановление Польши в ее исторических границах и в ее былом значении. Она могла быть лишь составной частью наполеоновской империи.

Как бы то ни было, поляки, принявшие самое активное участие в походе Великой армии в Россию, навсегда остались признательны Наполеону и Франции за отмену крепостного права, ликвидацию сословного неравенства и введение Гражданского кодекса («Кодекса Наполеона») на территории герцогства Варшавского. Они искренне верили в то, что Наполеон поможет им возродить независимую Польшу в ее прежнем величии.

В то время как во внешней политике Франции «польский вопрос» всегда был подчинен собственным государственным интересам, диктовавшим постоянные компромиссы с другими участниками европейского концерта держав, во французском гражданском обществе издавна существовала искренняя солидарность с народом Польши, мечтавшим о национальной независимости. Такое противоречие в полной мере проявилось во время польского восстания 1830–1831 гг.

Франция, отвергнувшая в июле 1830 г. режим Реставрации Бурбонов, требовала от «короля-гражданина» Луи-Филиппа и его правительства решительной поддержки восставших поляков. Однако пришедшие к власти либералы и сам король, озабоченный устойчивостью своего «республиканского трона», не пошли навстречу общественным настроениям. Выразив осторожное осуждение карательных действий русских войск в Польше, Июльская монархия этим и ограничилась, отвергнув саму возможность военного вмешательства в дела «русской» Польши. Глава либерального кабинета Казимир Перье заявил 11 сентября 1831 г. в Палате депутатов: «Франция никому не даст право принуждать себя сражаться за другой народ; французская казна, как и французская кровь, принадлежат только Франции» [496] Ibid. Р. 33. . При голосовании большинство депутатов (214 человек) поддержали позицию правительства. За оказание военной и иной помощи восставшим полякам высказался 161 депутат. Таким образом, преобладавшие во французском обществе полонофильские настроения не нашли поддержки у правительственного большинства Палаты депутатов.

После подавления польского восстания многие из его участников нашли убежище во Франции, где встретили самый радушный прием со стороны общества. Польская диаспора, численность которой возросла до пяти тысяч человек, развернула энергичную пропаганду в пользу независимости Польши, что служило предметом постоянных выяснений отношений между русским посольством в Париже и французским Министерством иностранных дел. Кабинет Луи-Филиппа, как мог, пытался ограничить чрезмерную активность польской эмиграции, но должен был считаться с общественными настроениями.

В поддержку поляков выступали не только левые либералы и республиканцы, но и клерикалы, озабоченные притеснениями католической и униатской церквей в Царстве Польском, на Украине и в Белоруссии. Свидетельством общественного внимания к польскому делу стало открытие в 1840 г. в Коллеж де Франс кафедры славянских языков и литературы, которую в течение четырех лет возглавлял классик польской литературы Адам Мицкевич.

Вторая империя, пришедшая на смену Июльской монархии и эфемерной Второй республике, унаследовала, среди прочего, и устойчивые полонофильские настроения в обществе. Народная монархия, провозглашенная Наполеоном III, в еще большей степени, чем либеральная Июльская, вынуждена была считаться с этими настроениями. Многие, прежде всего, в Польше, да и в самой Франции, надеялись, что Луи-Наполеон продолжит дело восстановления польской государственности, начатое его дядей в 1807 г.

Но Наполеон III оказался не меньшим прагматиком, чем его великий предшественник. Возрождение Франции, освобождение ее от ограничений Венского мира 1815 г., было для него несравнимо более важным делом, чем забота о несчастной Польше. После победы над Россией в 1856 г. он попытался было поднять польский вопрос на Парижском конгрессе, но, встретив твердый отпор со стороны молодого императора Александра II, отказался от этого намерения.

Тем не менее, и в дальнейшем он предпринимал столь же неудачные попытки в строго конфиденциальном порядке обсудить эту тему с царем или его доверенными лицами. В марте 1861 г. на обеде в Тюильри император, заведя разговор с Киселевым о волнениях в Польше, философски изрек: «В наше время чрезмерная суровость способна лишь разжигать страсти; репрессии вызывают ответную реакцию…» [497] АВПРИ. Ф. 133. Оп. 469. 1861. Д. 121. Л. 159 об. Киселев – Горчакову, 14 марта 1861 г. . Эту же мысль, полтора месяца спустя, Наполеон III повторил в личном письме Александру II, заверив царя, что распространяемые слухи о соучастии французских «агентов» и французского «золота» в разжигании беспорядков в Польше не соответствуют действительности. Одновременно Наполеон просил Александра понять затруднительность своего положения по той причине, что во Франции существуют «давние симпатии» к Польше [498] Личное письмо Наполеона III от 30 апреля 1861 г. // Там же. 1861 г. Д. 60. Л. 3–4 об. В ответном письме от 11 мая (н. ст.) Александр II обратил внимание императора французов на то, что антирусские настроения в связи с волнениями в Польше разжигаются не только во французской печати, но и в ближайшем окружении Наполеона, что вносит «элемент разлада между нами», чего никак нельзя допустить. // Там же. Л. 7 об. – 9 об. .