Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 3

(А недавно бывшее столкновение Тульского губернатора с Богородицкою земскою Управой, позволившею себе переступить границу даже приличия по отношению к представителю Высочайшей власти в губернии! А сопротивление Курского земства устройству в губернии покровительствуемых самим Государем церковных школ 86?!)

Достаточно хотя бы только кажущейся неопределенности взглядов высшего Правительства на внутренние политические задачи, вожделения самоуправления немедленно же начинают сказываться. Вспомните толки о конституции при начале каждого нового царствования, вспомните всеподданейшие (какова наглость!) адресы некоторых Земств, о которых не пишут, но о которых тем не менее говорят. Разве это не проведение в жизнь «принципа», тайно гнездящегося и тайно непрерывно работающего против законной власти. Малейшего колебания на высотах Престола достаточно для того, чтобы этот скрытый антагонизм горделиво поднял голову. Читаешь газеты и удивляешься, неужели же не видят, кому ведать надлежит, к чему направлены эти самоуправные стремления! «В Московской Губернской Земской Управе, — читаем мы, — получено извещение от губернских земских Управ — Орловской, Воронежской, Владимирской, Харьковской, Пермской, Костромской и Олонецкой о желании присоединиться к изданию земского органа печати в Москве».

Теперь мы, стало быть, находимся уже в фазисе объединительной работы: нынче — свой орган, имеющий будто бы служить мирным целям единого всероссийского самоуправления, завтра центральный земский всероссийский Исполнительный Комитет для тех же будто бы целей, послезавтра...?! Где же конец? Подумать страшно! Это уже не преступное легкомыслие — это система!

До чего, до какой мелочи (но мелочи тем не менее знаменательной) доходит это стремление к сепаратизму, где только на него не накладывают своевременно руку, видно из устройства земствами своих портретных галерей. Портретов общегосударственных деятелей в этих галереях не увидите; там все свои, свой air fixe 87, свои Добчинские, никому кроме местных вожаков неизвестные, но тем не менее горделиво висящие в назидание лжи и обману нашего позорного времени. Попробуйте снять с самоуправленского гвоздика эти никому не нужные портреты... Батюшки светы! Самому Сенату не будет покоя: нарушение прав человека! Насилие!

Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно!

Но людей, а стало быть, и людские учреждения, судят по их делам. Может быть, это пресловутое самоуправление успело что-нибудь совершить великого за сорок почти лет своего существования? Может быть, оно улучшило быт самоуправляемого народа? Воспитало народ в незыблемых духовных началах, подняло его самосознание? Дало из среды своей великих деятелей на общегосударственной ниве, кроме висящих в позолоченных рамах в залах отечественных парламентов?

Самоуправлению отмежеваны были в сферу его деятельности: народное образование, народное здравие, народное продовольствие и самообложение на удовлетворение вышепоказанной деятельности, включая в эту деятельность и удовлетворение населения исправностью местных путей сообщения.

Следствие, произведенное сенатором С. С. Жихаревым 88в 1874 году над 193, дало такую картину положения земского народного образования: сельские учителя и учительницы толковали своим ученикам, что «порядки у нас дурные, что скоро наступит другой, лучший порядок, когда бедные отберут землю у богатых». Показывая детям нож, эти воспитатели деревенского юношества объясняли, что «он пригодится резать господ». Сельские учительницы читали тем же детям про Стеньку Разина 89и говорили, что «надо сделать бунт, перебить господ, как Стенька Разин перебил бояр, и что все должны быть равны». Так «образовывало и воспитывало» деревенское юношество, будущее войско Царя и Отечества, земство в эпоху ничем не стесняемого земского самоуправления. Стало быть, сильна была рука у земства, что она могла уничтожить всю политическую жизнь такого выдающегося по гражданскому безстрашию деятеля, каким был Жихарев, осмелившийся ради своего Государя приподнять уголок правды, скрывавшей земские тайны.

Слово — Бог — было изгнано из школьного лексикона. Священнослужители и церковные обряды подвергались осмеянию, правила Веры были в этой школе предметом глумления, семья как элемент, сдерживающий дурные инстинкты, — поруганию. Так шло до половины царствования Императора Александра III, до учреждения более бдительного правительственного контроля над местным самоуправлением. Такое «образование» дало обществу вконец испорченных полуграмотных дикарей. Масса, к счастью России, оставалась без «просвещения». За сорок почти лет своего существования земская школа, съевшая у общества большие миллионы, выпустила из своих стен на свет Божий только одну развращенную тьму невежества. Но затаенная цель этим достигалась: один из вековечных устоев русской народной жизни — Вера — подвергался разрушению нечистыми руками.

Дала ли эта школа своего Ломоносова 90, не только Ломоносова, хотя Тредиаковского 91, чтобы появлением одного праведника было бы можно оправдать город? Никого. Полуграмотных мошенников много, но все же не настолько, чтобы поднять сколько-нибудь значительно процент народной грамотности. Выбитого же из колеи, без всяких нравственных принципов вредного элемента, распространителя нравственной заразы — сколько угодно.

В деле народного здравия, этом излюбленном коньке, на котором любят выезжать земские деятели, может быть, в этой деятельности показало себя на высоте призвания выборное самоуправление?

Не станем смотреть на больничные дворцы, построенные земствами в своих центрах, где «всего есть, коли нет обману». До этого центра простому человеку деревни высоко, как до Бога, а между тем его-то кровная копейка на создание этих дворцов и тратится с безумною роскошью для прославления одних только имен создателей храмин. Что мы увидим в охранении народного здравия в глуши деревни? Полную безпомощность, от которой гибнет ежегодно сотнями тысяч деревенская масса, гибнет безгласно, безропотно, в одной надежде на Бога, да на все еще орудующих по темным деревням знахарей. Держится эта земская медицина еще кое-как по тем местам, где еще цепляется за соломинку в борьбе за существование исконный дворянин землевладелец. Там и унывающий врач находит себе нравственную и материальную поддержку, там и больничка начинает приобретать чистенький и веселенький вид, там являются и необходимые медицинские средства, даваемые из последней скудости, прямо из последнего, не показывая правой руке, что творит левая. Но это — усилия отдельных лиц, иногда вовсе ничего не имеющих общего с земством. Роль же земства ограничивается только плохим ремонтом больничных зданий, когда-то устроенных в порывах увлечения земскими идеалами, да неаккуратною и нищенскою выпиской лекарств и столь же неаккуратною выдачей жалованья земским врачам. Далеко за справками ходить незачем: о том, как поставлена земская медицина, спросите любого, но только не «идейного» земского врача, спросите любого мужика в деревне — безпристрастный ответ не будет противоречить моему показанию. Нельзя же, в самом деле, упрекать в одном только невежестве нашего крестьянина, до сих пор предпочитающего умирать дома, на лавке, от вздорного нарыва на пальце, чем идти к доктору, удаленному от него за 30-40 верст (это расстояния центра. А — окраин?). Сорок лет плодотворной, а не показной деятельности должны же были бы пробить всякой толщины кору невежества и недоверия.