Игорь Федюкин - Французский авантюрист при дворе Петра I. Письма и бумаги барона де Сент-Илера

Наконец, не чужды были русские дипломаты этого времени, в том числе и Куракин, и откровенно силовых спецопераций. Одной из самых ярких — и наиболее хорошо изученных — из них были неудачные попытки поймать отказавшегося возвращаться на родину резидента в Вене Авраама Веселовского, а затем и столь же неудачные попытки вывезти в Россию его брата Федора, представлявшего Российскую империю в Лондоне. История этой операции подробно описана Д.О. Серовым; если в Германии для поимки Авраама была создана специальная боевая группа из наемников — отставных немецких офицеров {237}, то в Англии на поимку Федора, скрывшегося от приехавшего ему на смену резидентом М.П. Бестужева, предполагалось разослать российских «учеников [в Англии] обретающихся, которые искусны языку аглинскому, по всем причинным местам» {238}. Как именно представляли себе русские дипломаты арест Веселовского на территории Англии в юридическом отношении, неясно: по сути, речь шла о похищении. Как кажется, Бестужев должен был арестовать его своей властью, «именем своего характеру по ордину Его царского величества», а местным властям объявить, что Федор задержан по претензии в казенных деньгах на сумму в 16 тыс. ефимков. Примечательно, что особое внимание уделялось долгам Веселовского: Бестужев должен был сразу же официально взять их на себя, чтобы кредиторы арестованного резидента не помешали через суд его вывозу на родину {239}. Из этого же эпизода, кстати, видны и некоторые методы обращения с дипломатическими шифрами. После бегства Веселовского Куракину были велено их сменить, если шифрами, использовавшимися для переписки с Веселовским, он пользовался и в общении с какими-то другими дипломатами или с Коллегией иностранных дел. Но, как поясняет посол, для переписки с каждым из коллег у него были особые шифры, а «коллежский» шифр знали только двое находящихся при нем подьячих — причем шифровальные таблицы он хранил у себя, а им выдавал только на время, для зашифровки или расшифровки корреспонденции {240}.

На фоне этого обзора методов сбора информации, а говоря попросту, разведывательной деятельности, более понятным становится довольно загадочное письмо, также находящееся в относящейся к Сент- Илеру подборке документов в РГАДА (документ 56). Отправленное из Амстердама и датированное 29 января 1717 г., послание это прямо погружает нас в мир шпионажа начала XVIII в.: перед нами довольно редкий по своей откровенности пример переписки куратора со своим тайным агентом. Автор упрекает получателя за разглашение некоей конфиденциальной информации («в городе, чуть ли не на всех углах о таком судачат, о чем мало кому из своих до сих пор известно было»), а проезжавший через Любек капитан А.И. Румянцев, пользовавшийся большим доверием Петра, «даже не догадывался, что Вы состоите на службе Его царского величества». Автор напоминает адресату о его задании: «для чего Вас собственно ангажировали: приискать верного человека в Швеции, в Стокгольме, чтобы он присылал Вам надежные реляции обо всех тамошних событиях». «Если Вы желаете оставаться на царской службе, то потрудитесь, сударь, обещания свои по этому делу исполнить», давит он на своего агента. Более того, уже полученная от агента информация его не устраивает: «Сведения, добытые Вами о шведском министре бароне Герце, — ложь и выдумка. Заверяю Вас также, сударь, что Его царское величество ни о каком особом мирном договоре не помышляет, и менее всего в связи с Герцем» {241}. Как мы знаем, на самом-то деле именно в это время Его царское величество как раз очень даже помышлял о мирном договоре, и именно в связи с Герцем: очевидно; что куратор или сам не в курсе дел, или сознательно дезинформирует агента.

Автор письма неизвестен: он подписался лишь как «фон С.» (von S.). Можно было бы подумать, что это фон Шлейниц, но почерк, которым сделана подпись, совершенно не похож на подпись дипломата. Кому адресовано письмо, также неизвестно. Если дата письма верна, то маловероятно, чтобы адресатом был Сент-Илер: автор отвечает на письма, полученные им из Любека, а там француз находиться в конце 1716 — начале 1717 г. никак не мог. Кроме того, письмо написано на немецком, а о том, что француз владел этим языком, нам ничего не известно. Учитывая упоминания о мирных переговорах с участием Герца, можно было бы предположить, что на самом деле речь идет о начале 1718 г. {242}, — тогда причастность к этому эпизоду Сент-Илера выглядела бы несколько более вероятной.

Как и почему это письмо оказалось среди относящихся к Морской академии документов, неясно. Во всяком случае, оно показывает, как тесно были переплетены авантюра и шпионаж: если Сент-Илер и не был русским агентом (в чем его, напомним, подозревали летом 1720 г. шведы), то вполне мог им быть или близко соприкасался с такими агентами и их кураторами. Именно на конец 1710-х приходится всплеск русской разведывательной активности в Швеции: на фоне Аландского, а затем Ништадского конгрессов Петр пытается оценить настроения в шведском обществе, состояние финансов, армии и флота, способность королевства продолжать войну в целом. Именно в этот период, как показали недавно Я.И. Ларина и А.А. Рогожин и как это видно из цитировавшийся выше переписки кн. Б.И. Куракина, в Швецию направляется целый ряд агентов из числа иностранцев, обычно сомнительного происхождения и статуса; в их число входит и наиболее успешный, вероятно, агент и известный прожектер Генрих Фик. Упоминаемый в письме Любек был одной из узловых точек, через которые проходили коммуникации с этими агентами. Примечательно, что проезжавший через этот город А.И. Румянцев не знал о статусе агента: еще одно напоминание о децентрализованности разведывательной сети, о том, что Сент-Илер или любое другое лицо мог быть шпионом, оставаясь в глазах большинства окружающих авантюристом — мошенником или просто предателем. И так или иначе, даже если

Сент-Илер и не был агентом, то его переписка со Шлейницем из Стокгольма вполне вписывается в роль «корреспондента».

Вместе с тем неотъемлемой чертой этого мира шпионских интриг и тайной переписки была, конечно, и ненадежность получаемой информации, обилие слухов и догадок, когда все подозревали всех, а любой приезжий мог оказаться и шпионом, и самозванцем, и тайным дипломатическим агентом. «Курьер английский, который под лицом купеческим здесь паспорт к послу английскому в Константинополе и инструкцию пред некоторым временем провез, по которой он турков на войну против Его царского величества и кесаря подводил, в поворот свой в купеческом же лице на венгерской границе арестован», — доносил из Вены Людвиг Ланчинский: в отнятых у тайного курьера депешах оказались «много злостных ков» {243}. Вскоре, правда, он должен был признать, что узнал обо всем этом лишь по «в публике бывавшему разглашению», «но после того оказалось, что у него никаких депеш не отнято»: курьера лишь подержали под арестом за получение паспорта обманом и отпустили {244}. «Ежели то правда, не могу обнадежить, понеже сии новины весьма противны тем, как я с прошлых почт доносил <...> сии новины есть противны одна другой находятся», — оговаривается кн. Б.И. Куракин по поводу одного из своих донесений {245}. Чем эксклюзивнее информация, тем сложнее ее проверить: «Я от своего корреспондента о нижепоследующих новинах из Англии, ни [нидерландские Генеральные] статы от своего министра, ни другие кто из знатных получили, но едина персона сообщила мне вечер ту ведомость», — пишет он по поводу известий о содержании последнего письма английского короля к шведскому {246}. Из этого письма мы еще раз видим и весь набор доступных князю источников: это его личные «коррешпонденты»; новости, получаемые голландским правительством, к которым он имеет доступ; другие «знатные» вельможи в Гааге, имеющие свои каналы получения информации из-за рубежа.