Игорь Федюкин - Французский авантюрист при дворе Петра I. Письма и бумаги барона де Сент-Илера

Очевидно, что сообщения эти отражают в том числе и политическую борьбу во французском правительстве, попытки противников Дюбуа саботировать проводимую им в отношении северных держав линию. Кроме того, возможная посылка Бертона становится частью сложных дипломатических маневров вокруг направления французской дипломатической миссии в Россию вообще. Огрубляя, Санкт-Петербург всячески настаивает на присылке французского представителя, причем возможно более высокого ранга: для Петра это вопрос престижа и международного признания. Париж же пытается сделать приезд посла христианнейшего короля предметом торга, обусловить его выполнением каких-то собственных требований; к тому же, в связи с направлением такой миссии неизбежно вставал бы вопрос о церемониале и титулатуре царя. В апреле 1721 г. Долгоруков напоминает Дюбуа, что хорошо бы направить французского посла в Россию, не упоминая при этом Бертона по имени. Дюбуа в ответ заявил, что надобно, чтобы сначала Кампредон все как следует устроил в отношениях между двумя странами {299}. В августе уже сам Дюбуа говорит, что, мол, самое время кого-нибудь послать в Россию, а Кампредон нужен в Швеции: примечательно, впрочем, что об этом мы знаем со слов Шлейница: «Потом он, аршевек, спрашивал его, Шлейница, годен ли в тое посылку де Бертон, Шлейниц ответствовал, что годен» {300}. В сентябре Бертон рассказывает, что его вдруг вызвал Дюбуа и велел, чтобы он «с поспешением готовился ехать» {301}. В октябре, однако, появляются слухи, что постоянным послом в Россию приедет все-таки Кампредон. Долгоруков настаивает в разговоре с регентом герцогом Орлеанским, что «о прибытии Кампредона при [русском] дворе <...> ведомости не имеют, а ожидают по прежним ведомостям де Бертона». Регент отвечает, что Бертона, конечно, отправит, но прежде надо послать Кампредона, «для того что [он] в таких делах уже бывал, а Бертон еще не бывал» {302}.

Для наших целей все это существенно, поскольку отражает функционирование за фасадом государевой службы неформальных дипломатических и квазидипломатических сетей, одним из элементов которой и был — или пытался быть — Сент-Илер. В данном случае речь идет о сети, выстраиваемой Шафировым, клиентом, креатурой и «аті particulier» которого, как уже говорилось, и был Шлейниц. Именно через эти сети сановники и их клиенты решали свои карьерные задачи, получали и передавали информацию, а зачастую — и пытались реализовывать свою собственную внешнеполитическую программу в противостоянии с конкурирующими сетями. Мы уже упоминали, что Шлейниц вел с Шафировым партикулярную переписку с использованием особого шифра. После своего смещения с поста посла Шлейниц отправляет в Санкт- Петербург собственного сына, поддерживая через него параллельный канал коммуникации. Бывший посол переписывается с сыном с помощью шифра, подробнейшим образом рассказывая ему о политических новостях из Парижа {303}. Шлейниц-младший использует эти сведения в общении с Коллегией иностранных дел: например, «в нашей Коллегии иностранных дел оного тайного советника барона Шлейница сын подал экстракт с письма его, тайного советника, к нему писанного из Парижа от 21 сентября/2 октября, в котором написано что кардинал Дюбуа сказывал ему, что везирь турской нарочного к нему куриера присылал у него осведомитца, в каком состоянии мы с Францией обретаемся, и как он, кардинал, нынешний наши воинские действа на Каспийском море и на персидских границах приемлет» {304}. Кроме этого, уже в июле 1721 г. Шлейниц-младший начинает писать Петру прошения с просьбой о награждении своего отца, потерявшего все свое состояние за время пребывания в Париже. Шлейниц, как объясняет его сын, не совершал никакого преступления: наоборот, потратил «лучшие годы» на русской службе, и теперь Лондон и Вена озлоблены на него за сорванные им дипломатические интриги этих враждебных России держав; правда, негоциации его во Франции успеха не имели, но в том виноваты изменившиеся европейские «конъюнктуры» {305}.

В этой модели Шлейниц-старший является личным представителем Шафирова в Париже подобно тому, как Шлейниц-младший является агентом своего отца при Шафирове. Донесения французских представителей в России Кампредона и Лави за этот период содержат многочисленные упоминания визитов к ним в Петербурге Шлейница-младшего в качестве доверенного сотрудника и посредника Шафирова, и именно через Шлейница-старшего Франция, по сообщению Кампредона, обещала вице-канцлеру взятку {306}. С другой стороны, Шафиров прямо сообщает Кампредону, что под Шлейница подкапывались люди, желавшие тем самым повредить ему, вице-канцлеру. «Услуга, оказанная Шлейницу, может расположить Шафирова в нашу пользу», — добавляет французский дипломат {307}. По словам самого Дюбуа, он действительно заступался за Шлейница перед царем, а кроме того, провел через Регентский совет решение о компенсации ему потерь, понесенных в результате краха Компании Миссисипи {308}. Примечательно, что хорошие, как кажется, отношения Шлейница со сменившим его в Париже кн. В.Л. Долгоруковым связаны, вероятно, и с тем, что и князь тоже ориентировался на Шафирова, одна из дочерей которого была замужем за одним из Долгоруковых, а не на Куракина.

Попытки Шлейница провести Бертона на должность французского посла в России вписываются в ту же логику: такое назначение позволило бы ему и его патрону Шафирову полностью монополизировать контроль над каналами обмена информацией между Петербургом и Парижем. Неудивительно, что изначально Шафиров и его клиенты воспринимали приезд Кампредона в Россию как угрозу. Но уже к осени 1721 г. Шафиров, как кажется, приходит к выводу, что с Кампредоном как креатурой Дюбуа можно работать, — и Бертон, соответственно, становится больше не нужен. Отчасти это сотрудничество объясняется ориентацией Шафирова на союз с Францией, но, кроме того, Шафирова и Дюбуа естественным образом сближает их общая вражда с Куракиным. Если Шафиров воспринимает Куракина как конкурента в борьбе за контроль над русской дипломатической сетью в Европе, то в глазах Дюбуа Куракин неприемлем тем, что ориентируется на его политических соперников во Франции. Как можно понять из переписки Кампредона и Дюбуа, Куракин — по мнению французского министра — исходил из того, что после совершеннолетия Людовика XV нынешнее министерство падет и что выстраивать отношения надо не с Дюбуа и герцогом Орлеанским, а с их опальными противниками, которые неизбежно придут им на смену. Как мы знаем, во многом именно это и произошло в 1726 г.; но пока Дюбуа воспринимает кратковременный частный визит Куракина в Париж совершенно истерически, как попытку русского дипломата возобновить свои старые контакты с врагами Дюбуа и плести против него заговоры.