Денис Хрусталёв - Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 2

Новгородцы, узнав о бегстве немцев из-под Пскова, вернулись домой, но, видимо, боевой задор еще не остыл, и вскоре, «покрутившеся», они двинулись опять в Прибалтику. Некоторое смущение у исследователей вызывает направление нового вторжения — «за Нарову». Е. Л. Назарова считает, что поход имел целью «прекратить засылку светских и духовных эмиссаров из Ливонии» [160]. Этим же объясняется участие карелов, которые также стремились пресечь поддержку прозападных настроений в среде местных нобилей [161]. Надо полагать, проникновение католических проповедников в области расселения води, ижоры и карел при архиепископе Альберте активно стимулировалось. Кроме того, как мы предположили выше, основным организационным центром нападения на Псков выступал именно Альберт Зуербеер, который контролировал и владения Дерпта, и Виронию. Соответственно, нападение за Нарву — в Виронию — было оправдано и участием местных землевладельцев в походе на Псков.

Е. Л. Назарова сводила всю кампанию к одному предприятию, в котором участвовали и новгородцы, и псковичи. Причем маршрут вторжения исследовательница вынуждена была сделать предельно необычным: псковичи атаковали Дерпт вместе с новгородцами, но сделали это обойдя с севера Чудское озеро [162]. Однако летописная статья нигде не упоминает Дерпт или его область; также нигде не сказано, что речь идет о немцах — везде использовано указание «ихъ»: «волость ихъ», «волости ихъ», «воевать ихъ», «противу ихъ». Из текста видно, что «ихъ»— это те, кто за Нарвой, то есть датские земли, Вирония. Кроме того, летописец, очевидно, разделяет два похода: 1) новгородцы «идоша за Нарову»и карелы «такоже»; 2) «Того же лета идоша[новгородцы] съ Пльсковичи воевать ихъ». Судя по всему, основной силой второго похода были псковичи — новгородцы были представлены лишь небольшим отрядом. Это видно из сообщения новгородской летописи, что победителями битвы с местными жителями выступают только псковичи: «победиша я Пльсковичи силою креста честнаго». Летописец подчеркивает карательный характер акции, а битва с датскими вассалами представлена как Суд Божий за нарушение условий договора: «сами бо на себе почали оканьнии преступници правды». Первый поход новгородцев и карел, вероятно, был неожиданным и не завершился битвой, а псковичей уже встретил полк «ихъ».

Новгородско-карельский и псковский походы в Виронию, духовенство которой возглавлял с 1247 г. ставленник Альберта Зуербеера Дитрих Минден [163], в очередной раз подтверждают причастность папского легата к нападению на Псков в 1253 г. Причем эта причастность была очевидна и русской стороне. Скорее всего, ограблению подверглись и некоторые области Дерптской епархии.

Уже в конце 1253 г. немцы срочно запросили мира — как в Новгород, так и в Псков прибыли послы, которые согласились на все лишь бы прекратить налеты русских: «прислаша въ Пльсковъ и в Новъгородъ, хотящее мира на всеи воли новгородьскои и на пльсковьскои». По мнению Назаровой, мир был заключен с Дерптским епископом, которого представлял Альберт Зуербеер [164]. В любом случае подписантом с немецкой стороны должен был выступить кто-то из окружения архиепископа Альберта (например, виронский епископ Дитрих Минден), который таким образом утвердил крах своей политики на Востоке [165].

Обращает на себя внимание разделение посольств в Новгород и Псков. Если это не риторическая фигура, то речь должна идти о независимых мирных договоренностях каждого города [166]. Назарова обнаруживает даже различные подходы к этим соглашениям у новгородцев и псковичей: если новгородцы позднее неоднократно будут участвовать в походах в Эстонию, то псковичи заключили чуть ли не вечный мир — ни в походе на Дерпт в 1262 г., ни в Раковорском походе Юрия Андреевича 1267 г. они не участвовали [167]. Очевидно, что мир 1253 г. закрепил отказ архиепископа Альберта и Дерптской епархии на Псков, однако про взаимные обязательства псковичей говорить сложнее. Среди участников похода 1262 г. большинство летописей псковичей не упоминает — исключение составляет только поздняя Псковская 3-я летопись [168]. Но русские войска неизбежно проследовали в 1262 г. в Эстонию по псковской территории, и, например, А. В. Валеров считает, что факт участия псковичей в походе «не должен вызывать сомнений» [169]. Примерно то же можно сказать про Раковорский поход 1268 г., в котором активное участие принимал (и это указано почти во всех летописях) псковский князь Довмонт. Надо полагать, мир 1253 г. прежде всего оформил обязательства немецкой стороны — отказ от претензий на Псков и от агрессивной проповеди в Карелии, а ответные обязательства носили либо условный, либо временный характер.

Направляя отдельных послов в Псков, немцы не только фиксировали положение вещей и независимость местной общины, но специально подчеркивали это. Вся ситуация 1253 г. должна была оказать влияние и на псковичей. При нападении они не смогли или не решились справиться с интервентами самостоятельно, но запросили новгородской помощи. Позднее, однако, сами пошли в Виронию, бились с немцами в поле и победили. Самосознание горожан должно было укрепиться, а причиной прежней пассивности могло быть признано отсутствие своего князя. В 1250-х гг. мы будем наблюдать попытки псковичей утвердить у себя независимого правителя, что было обусловлено как становлением городской общины [170], так и внешней угрозой. Одновременно наблюдался и обратный процесс: правители Северо-Востока, поставленные перед необходимостью признать безоговорочную власть монголов, нередко делали попытки уйти из подконтрольных Орде областей и закрепиться в землях, куда ордынцы пока не добрались.

Первым таким правителем был Андрей Ярославич, герой удивительной и уникальной ситуации, когда великий князь бежит из столицы и пытается укрыться в захолустном Пскове, а потом и в Ревеле, и в Упсале. Чуть ли не его примеру последовал уже в январе 1254 г. Ярослав Ярославич, союзник Андрея в битве у Переяславля. Суздальская летопись сообщила:

«На зиму по Крещении Ярославъ князь Тферьскыи, сынъ великого князя Ярослава, с своими бояры поеха в Ладогу, оставя свою отчину; Ладожане почьтиша и достоиною честью» [171].

Информация о перемещениях Ярослава заканчивалась для северо-восточного автора в Ладоге. Однако новгородская летопись ничего не знает о поездке князя в Ладогу, но сообщает, что он вокняжился в Пскове:

«Того же лета, на зиму, выбеже князь Ярославъ Ярославичь из Низовьское земли, и посадиша его въ Пльскове» [172].