Денис Хрусталёв - Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 1

В рассматриваемое нами время процесс обособления русских княжеств имел уже более чем двухвековую историю. Полоцк первым приобрел собственную династию из рода Рюриковичей. В начале XI в. Владимир Святой передал эту землю своему сыну Изяславу, за потомками которого утвердилось здесь наследственное владение. Уже в начале XII в. ливы, курши, земгалы и латгалы считались данниками Полоцка [57] Назарова, 1986. С. 181. . Однако контроль над племенами Латгалии и Подвинья русские князья на рубеже ХII–XIII вв. практически мирным путем уступили Ливонскому ордену и Рижскому епископу [58] Алексеев, 1966. С. 169–173, 283–285; Алексеев, 1975. С. 238. . К XIII в. княжество пришло сильно раздробленным и лишенным политического веса. Давление Литвы периодически ставило Полоцкое княжество на грань выживания. К этому добавлялась острая междоусобная борьба между родственными линиями (Витебской и Минской) полоцкого княжеского дома. Примерно до начала 1180-х гг. в Полоцке правил Всеслав Василькович, представитель Витебской династии. Но затем на княжеском столе утвердился князь Владимир, который, скорее всего, был сыном минского князя Володаря Глебовича [59] Полемика о происхождении и родстве князя Владимира упирается в вопрос о том, насколько можно доверять сообщениям В. Н. Татищева (Татищев, 1995. С. 201–204). Если их не учитывать, то Владимира Полоцкого следует считать наследником (или сыном) Всеслава Васильковича, как и поступали некоторые исследователи (Bonneil, 1862. Commentar. S. 234–235; Андрияшев, 1887. C. 55; Довнар-Запольский, 1891. C. 161–163; Дани-левич, 1896. С. 108–109). В противном случае, ни о каком родстве и речи не идет, а следует считать, что в середине 1180-х гг. в Полоцке произошла смена династий: в городе утвердился Владимир (именуемый у В. Н. Татищева «Владимиром Минским», а в летописи под 1196 г. ошибочно «Васильком» (Татищев, 1995. С. 201; СЛ, 36–38)), сын известного минского князя Володаря Глебовича (Карамзин, 1991. С. 551, прим. 87; Сапунов, 1898. С. 11–13; Taube, 1935. S. 396–399; ГЛ. C. 457–458). В последнее время в исследованиях по истории Полоцка принято с доверием относиться к сообщениям В. Н. Татищева, использовавшего в своей работе многие редкие и недошедшие до нас письменные источники (Ермаловіч, 1990. С. 248–255; Александров, Володихин, 1994. С. 17–18). .

В связи с тем, что полоцкое летописание не сохранилось, сведения о деятельности Владимира Полоцкого мы черпаем в основном из «Хроники Ливонии» Генриха Латвийского [60]. Причем здесь они плотно переплетаются с этапами немецкой колонизации Прибалтики, ставшей для историков основным событием полоцкой истории рубежа ХII–XIII вв., краеугольным ее камнем, заслонившим все иные факты внутренней жизни. Впервые Владимир упоминается в хронике уже на первой странице при сообщении о прибытии в Ливонию первого немецкого христианского проповедника Мейнарда примерно весной 1184 г.:

«Так вот, получив позволение и, кроме того, дары от короля полоцкого Владимира ( Woldemaro de Ploceke ), которому ливы, еще остававшиеся язычниками, платили дань, упомянутый священник ( Мейнард ) смело приступил к Божьему делу, начав проповедовать ливам и построив церковь в деревне Икескола ( Ykeskola )» [61].

Характерно, что прибытие Мейнарда фактически совпадает по времени с утверждением в Полоцке самого Владимира. Предоставление Мейнарду права свободно проповедовать в устье Даугавы стало одним из первых внутриполитических мероприятий князя. И хотя мы не располагаем какими-либо дополнительными аргументами, сам собой напрашивается вывод, что это не могло быть спонтанное и легкомысленное решение. Скорее всего, привлекая и содействуя Мейнарду (рядовому (?) миссионеру были выданы даже некие «дары»), Владимир рассчитывал на укрепление собственной власти в регионе, на создание нового, зависимого лично от него территориального объединения, которое, в случае необходимости, можно было противопоставить своим противникам, пусть даже среди них окажутся полоцкий епископ и киевский митрополит. Нет никакого сомнения в том, что Владимир отдавал себе отчет в своих действиях, когда привлекал для проповеди в подвластных землях латинского священника, противопоставляя его восточной Церкви, с представителями которой, возможно, имел некоторые трения [62]. Следует также признать, что Мейнард на протяжении всей своей жизни никогда не вступал в какие-либо конфликты со своим светским сюзереном, полоцким князем.

В исследования, представляющих советскую историческую школу, часто делаются намеки на то, что вся миссия Мейнарда в Прибалтике является заранее спланированным мероприятием, подготовленным «в канцелярии Бременского епископа» и, скорее всего, согласованным с Римом. Целью его было «крещение и подчинение земель по течению Западной Двины», а также дальнейшее расширение влияния латинской Церкви на Восток [63]. Этой концепции противостоит западноевропейская (прежде всего, немецкая) традиция, чьим истоком служат средневековые хроники (Генриха Латвийского, Арнольда Любекского), в которых Мейнард изображается в качестве одинокого святого-проповедника, пустившегося на старости лет в богоугодную авантюру, достойную восхищения и поклонения. Согласно этой линии рассуждений, Мейнард неоднократно посещал берега Даугавы вместе с немецкими купцами, при которых исполнял функции священника и/или делопроизводителя. В ходе этих визитов он осознал необходимость христианской проповеди в этих краях, погрязших в язычестве, с которым позорно сосуществовал полоцкий князь-схизматик [64].

Сложно представить себе благочестивого Мейнарда коварным злоумышленником. Скорее всего, сам ход событий подталкивал его самого (в меньшей степени) и его последователей (по преимуществу) к обособлению от слабой и бесполезной русской власти, не способной достаточно весомо продемонстрировать свои полномочия и покупающейся на пустые рассуждения немецких «христиани-заторов».

Право Полоцка на земли в устье Даугавы не вызывали ни у кого сомнений: «русские, местные жители, немцы и, наконец, религиозно-политический центр тогдашнего западноевропейского мира (Рим) смотрели на эту землю как на часть «Руссии» ( Teil von «Rußland» )», — писал немецкий исследователь М. фон Таубе [65]. Папа Римский Климент III, утверждая в 1 октября 1188 г. организованное в 1186 г. архиепископом Бременским епархию Икскюль ( Ikscolanensem Episcopatum ), считал ее расположенной «в Руссии» ( in Ruthenia )» [66]. Папа Гонорий III в послании от 16 ноября 1224 г. обращался к ливонским епископам и их помощникам как к находящимся в Руссии — « fideles per Russiam constituti » [67]. Даже папа Урбан IV (послание от 20 августа 1264 г.) считал Восточную Латгалию ( Ostlettgallen ) находящейся под властью Руси ( in regno Rusciae ) [68]. Как справедливо отмечал С. А. Аннинский, «князья Полоцка были не только de facto давними властителями ливов, но и юридически признавались в этом качестве даже противниками и соперниками (немцами)» [69].