Александр Шубин - Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года

Генерал имел в виду еще не отречение, но конституцию. Выражая мнение командующих фронтами, Рузский добивался ответственного министерства. Царь не уступал - принцип кабинета, ответственного перед парламентом, а не перед самодержцем, противоречил основам его представлений о государстве: «Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело...» 464

После дискуссии с Рузским в ночь на 2 марта император санкционировал распространение наспех подготовленного в Ставке манифеста, в котором говорилось: «Я признал необходимым призвать ответственное перед представителями народа министерство, возложив образование его на председателя Государственной думы Родзянко, из лиц, пользующихся доверием всей России» 465 . При этом ответственному правительству не переходила вся полнота исполнительной власти - военный и морской министры, а также министр иностранных дел должны были подчиняться лично императору. Николай II велел отправить эту телеграмму в Петроград, но Рузский не позволил это сделать. Он считал, что император должен даровать настоящее ответственное министерство, без изъятий, и утверждал, что добился своего через два часа, утром 2 марта 466 . К этому времени Алексеев прислал в Псков составленный в ставке проект манифеста о даровании ответственного правительства, который был отправлен в Петроград Родзянко и командующим фронтами от имени Николая И.

В ночь на 2 марта Н. И. Иванову была отправлена телеграмма императора с указанием «до моего приезда и доклада мне никаких мер не принимать» 467 . Правда, до 3 марта Иванов оставался в неведении о фактической отмене его миссии 468 , но это было не столь важно, так как войска в его распоряжение все равно уже не высылались.

Могли ли эти уступки привести к умиротворению? «Потом будут утверждать, что Манифест к тому времени уже запоздал и не мог никого удовлетворить и успокоить обстановку. Но кто это доказал? Конечно, он не удовлетворил бы обитателей Таврического дворца, но реакция на него остальной страны могла быть другой» 469 - считает В. А. Никонов. Как раз многих завсегдатаев Таврического дворца переход к конституционной монархии вплоне удовлетворял. Он не удовлетворял Совет, от которого зависело - наступит ли успокоение обстановки. Именно давление слева заставляло ВКГД искать более радикального решения, которое выглядело бы как настоящая победа движения. «Остальная страна» менее всего думала о конституционной монархии, и восставших Москвы и Твери создание правительства Родзянко могло умиротворить не более, чем вожаков вооруженных масс столицы. В начале марта быстрая стабилизация ситуации зависела от них. С ними ВКГД должен был или договориться, или воевать.

Под впечатлением общения с социалистами лидеры ВКГД решили, что только отречение Николая II может как-то успокоить восставших и восстановит порядок.

Родзянко сообщил Рузскому: «Наступила такая анархия, что Государственной думе вообще, а мне в частности оставалось только взять движение в свои руки и стать во главе, чтобы избежать такой анархии, при таком расслоении, которое грозило бы гибелью государству.

К сожалению, мне это далеко не удалось». В этих условиях «ненависть к династии дошла до крайних пределов». Признав, что не может справиться с ситуацией, Родзянко вдруг меняет тон, подходя к выводу. Теперь он сообщил Рузскому, что войска всё же встают на сторону Думы, и в то же время «грозное требование отречения в пользу сына, при регентстве Михаила Александровича, становится определенным требованием» 470 . Так ненависть к династии или определенное требование передачи власти другому монарху ради сохранения монархии? Для Рузского тема отречения оказалась новой, он по инерции спрашивает, публиковать ли манифест о даровании ответственного министерства, и в ответ на уклончивое родзянковское «я, право, не знаю» решает, что надо публиковать, «а затем пусть, что будет» 471 . Но потом, обдумав разговор, все же собирается повременить с публикацией, тем более, что основной тираж все равно должен выйти в Петрограде.

Мнение Родзянко произвело впечатление на военных. Родзянко противопоставил Думу и анархию (под которой понимался хаос), а не Думу и Совет. О том, что левые силы способны самоорганизоваться и противостоять партии порядка, генералы не могли и помыслить. Альтернатива виделась им совсем иначе - либо уступки монарха, либо затягивание бунта.

Рузский и Алексеев решили добиваться отречения Николая II. Утром 2 марта Алексеев и генерал-квартирмейстер ставки А. С. Луком-ский 472 стали убеждать командующих фронтами поддержать отречение. На сторону Алексеева встали командующие фронтами - великий князь Николай Николаевич, Брусилов и, хоть и не сразу, А. Е. Эверт.

Именно в этот момент в стране фактически произошел государственный переворот. Но он явился результатом не возникшего заранее заговора, а начавшейся в стране революции, которую генералы уже не могли подавить без гражданской войны либо серьезных уступок восставшим.

Фактически к этому моменту Николай находился под домашним арестом. В одиннадцатом часу утра Рузский пришел к нему и познакомил с мнением Родзянко, а затем Алексеева. После того как командующие фронтами высказались за отречение, Рузский в сопровождении двух генералов штаба «дожал» царя. Как рассказывал уже в эмиграции министр императорского двора В. Б. Фредерикс, «подпись под отречением была у него вырвана грубым обращением с ним генерала Рузского, схватившего его за руку и, держа свою руку на манифесте об отречении, грубо ему повторявшего: «Подпишите, подпишите же. Разве Вы не видите, что Вам ничего другого не остается делать. Если Вы не подпишите, я не отвечаю за Вашу жизнь» 473 . Речь, вероятно, шла не о манифесте, проект которого готовился, а о телеграмме, которая должна была сообщить о решении императора в Петроград.

Около 15 часов 2 марта Николай II передал для отправки телеграммы о готовности отречься от престола в пользу Алексея (при регентстве Михаила Александровича) и о назначении главнокомандующим Николая Николаевича 474 . Принципиальное решение об отречении было принято. Однако, согласно телеграмме, Николай надеялся оставить Алексея «при нас до совершеннолетия». «Совершенно ясно, что если малолетний сын остается с отрекшимся монархом до своего совершеннолетия, то бывший монарх неминуемо будет играть ведущую роль в политической жизни государства. В таком случае отречение является фикцией, и добавление фразы «при регентстве брата моего Михаила Александровича» теряет всякий смысл» 475 , - раскрывает Мультатули смысл игры Николая II. Это, пожалуй, преувеличение - регент и стоящие за ним политические силы либерального толка получили бы ключевые позиции в государстве, если можно было бы предположить его успокоение как по мановению волшебной палочки. Но роль бывшего монарха, живущего во дворце, да еще и имеющего основания оспорить отречение - это если не «решающая роль», то весьма весомая.